Рождественский квест

Четырёхэтажное здание, которое когда-то было чьим-то особняком, теперь выглядело неважно. Впрочем, как и весь город. Пустые рамы скалились зубьями стеклянных осколков, будто насмехаясь над жителями. Да, первый признак бедствия — это битые стёкла. Если в городе выставлены чуть ли не все окна — значит, людям не до стёкол. В доме сейчас никто не жил, все разъехались в начале войны, когда в стенах обнаружили большие трещины. Но Сергей знал, рукописи могли там оставаться. И ещё он знал, что жена Беляева часто заходила на старую квартиру, благо они жили в соседнем доме, в квартире своих знакомых.

Обошёл дом, остановился у чугунной, развороченной взрывом решётке забора, толкнул незапертую калитку и шагнул во двор. Призрак запустения царствовал везде. Тишина стояла жуткая, а ведь в любом дворе испокон веков слышались весёлые детские голоса. Никого. Только чувство страха, въевшееся в стены. Казалось, что дом пропитан страхом, животным страхом, когда боишься смерти в любую минуту, в любой момент. Настолько боишься, что со временем страх притупляется и просто знаешь, что тебе страшно, но ничего не чувствуешь, будто кино смотришь, и боится герой, а ты ему всего лишь сопереживаешь. Именно такой притупившийся страх и позволяет не сойти с ума, когда вокруг война и враг крушит всё самое дорогое твоему сердцу.

Во дворе — пусто. Если в любое время там всегда были сложены какие-то вещи, ящики, доски, а то и сарайки стояли, то сейчас ничего нет. Всё ушло на растопку, отопления-то нет. И людей тоже. Все по норам.

Крутояров прислушался к своим ощущениям. Присутствия техники не чувствовалось. Лишь где-то вдалеке что-то проехало и исчезло, но это не было танком. Хотя, может, немцы ещё кого-то вызвали. «Демона они ищут, дураки, блин», — подумал он, осторожно пробираясь в снеговом туннеле.

Вход в подъезд находился с противоположной стороны. У двери стояла женщина. Не совсем уже молодая, но ещё и не старая. Одета она, как и многие в эту зиму: пальто, валенки, несколько платков, почти скрывающих лицо, шерстяные варежки. Как у сотен тысяч женщин, живущих в оккупированных городах, у неё был опустошённый взгляд, сквозь который, несмотря ни на что, пробивалась несгибаемая воля. Маленькие её глаза смотрели устало, но в то же время уверенно. Увидев незнакомого человека, она остановилась, внимательно, изучающее оглядела Сергея. Но нисколько не испугалась. «Она и фрица бы не побоялась», — подумал он, приближаясь к ней.

— Здравствуйте. — Он приблизился к ней почти вплотную. — Вы ведь в этом доме живёте?

Женщина отступила на пару шагов, не опуская глаз и глядя прямо перед собой.

— Уже нет. А вы меня знаете? Я вас не помню.

— Я хотел спросить про… гм. Беляева. Писателя Беляева. Вы его, может, знаете?

— Он умер недавно, — резко сказала женщина и, чуть смягчив тон, добавила: — Да, я его очень хорошо знаю. Это мой муж.

Крутой только сейчас хорошо рассмотрел женщину и заметил, как она худа и бледна. Впрочем, в начале сорок второго года в Пушкине упитанных людей не осталось. Глаза ввалились, и тёмные круги под ними подчёркивали это. Сергей пожалел, что не взял с собой ничего из еды — хоть кого-нибудь накормил бы.

— Я хочу спасти его документы. Рукописи.

Женщина сделала слабый жест рукой, непонятно что означающий. То ли отмахнулась от него, то ли хотела поправить платок — рука взлетела вверх, но, не касаясь платка, упала плетью.

— Какие рукописи? О чём вы? Нет никаких рукописей.

— Ни одной? — спросил Крутояров почти с отчаянием.

— Ни одной. А зачем они вам? Печку растопить? — в уголках её рта образовались горестные складки.

— Я должен найти рукописи и увезти их отсюда, — он старался говорить спокойно, чтобы не напугать её, но спокойствия могло надолго и не хватить. — Я их спасу и передам людям, которые не дадут им исчезнуть.

— Поздно, — сказала она. — Почти сразу после смерти Саши в нашу квартиру пришли трое солдат и офицер из гестапо. Они и здесь были, и в той квартире, где мы жили последнее время. Перевернули всё вверх дном. Какие-то рукописи Саша уничтожил, некоторые хотел сохранить. Но тщетно, немцы забрали всё. Что они искали, не знаю. Думали, что Саша какое-то изобретение новое описывал. Да вы можете сами квартиру осмотреть. Показать вам?

Сергей кивнул. Вспомнил её имя — Маргарита. Отчества он не знал и обратился просто по имени:

— Маргарита, а может, немцы не всё унесли?

— Ну, так посмотрите, убедитесь. Право, не знаю, как можно в такое время о рукописях думать. Блажь всё это. Вот именно сейчас — блажь. Сейчас людей спасать надо, а не бумагу. Ну, что мы стоим, пойдёмте в дом.