Рождественское благословение

– Мы ее не видим, – сказал я Уильяму, глядя в противоположную сторону.

Однако было поздно. Мы заказали пиццу и обменялись всего парой слов, когда подлетевшая Мелани забросала нас вопросами и рассказами о пациентах, осмотрах и докторе Хейзельмане. Говорить о больнице мне хотелось меньше всего, и я надеялся, что Уильям меня поддержит.

– Вы только подумайте, сколько всего мы делаем! – воскликнула Мелани. – Случаются просто потрясающие дни, и ни один не обходится без чего-нибудь необыкновенного. Невероятно, правда?

– Да, необыкновенного больше раз в десять, чем в обычной жизни, – кивнул Уильям, растопырив все десять пальцев.

Я искоса посмотрел на приятеля, и он улыбнулся.

– Мне иногда не верится, сколько всего мы узнаем и как быстро учимся, правда? – снова спросила Мелани.

Я молча кивнул.

– А мне не верится, какой я, оказывается, умный, – ответил Уильям.

Я укоризненно взглянул на него, надеясь слегка остудить его пыл, но безуспешно. Уильям развлекался напропалую.

– Натан, можно тебя кое о чем спросить? – снова начала Мелани.

– Конечно.

– Ты доведешь когда-нибудь осмотр до конца спокойно, без истерик? Или для тебя это на грани фантастики?

Она от души расхохоталась и так широко раскрыла рот, что я заметил у нее в зубе мудрости серебристую пломбу. От этого вопроса и от ее смеха у меня по спине побежали мурашки. Принесли пиццу, и Уильям сменил тему. Весь ужин он подробно рассказывал о своей бабушке, служившей медсестрой в армии во время Второй мировой войны. Однажды, по его словам, ей пришлось самой ампутировать солдату ногу, потому что докторов поблизости не оказалось. Мелани он больше не дал вставить ни слова.

– Спасибо, что не отдал меня на растерзание Мелани, – поблагодарил я приятеля по дороге домой.

– Не за что. Она, в сущности, безобидная, обычная болтушка.

– Не знал, что твоя бабушка была медсестрой на фронте.

– На самом деле она была прачкой и всю жизнь провела в Филадельфии.

Я уставился на него, раскрыв рот.

– Мелани не единственная, кто умеет жонглировать словами. Если надо пустить пыль в глаза – обращайся.

В квартире я рухнул на диван, прокручивая в голове вопрос Мелани. Когда мы с отцом ловили рыбу, он иногда на меня злился. Я, бывало, перегибался через борт лодки и звонко шлепал ладонью по воде. Отец, не повышая голоса, говорил:

– Натан, ты или рыбу лови, или сматывай удочки.

Наверное, пора решать: остаться на медицинском и закончить курс или бросить университет и начать все сначала.

Глава четвертая

Когда принимаются наиболее важные решения в жизни, фанфары молчат. Судьба вершится в тишине.

Агнес де Милль

[10]

На другой день после работы я забрал в кондитерской торт, который заказал утром. Он был покрыт белой глазурью, украшен желтыми лилиями из сладкого крема, а слова «С днем рождения, бабуля!» ярко зеленели в самой середине. Бабушка переехала к нам незадолго до маминой смерти. После смерти дедушки она хотела съездить с одной из своих сестер в круиз, но когда мама заболела, бабушка отдала свой билет другой сестре, которая жила в Фениксе, и переехала к нам.

– Я не хочу, чтобы о Мэгги заботились чужие люди, – сказала она моему отцу. – Это моя дочь. Когда тебя нет дома, за ней буду присматривать я.

С тех пор бабушка и жила с нами.

Дверь мне открыла Лоррейн, бабушкина подруга, одетая по случаю праздника в разноцветный брючный костюм, расшитый туканами и другими тропическими птицами. Завершали ансамбль розовые кеды. Лоррейн дружила с бабушкой уже много лет – они обе обожали бейсбол.

Лоррейн болела за команду «Атланта Брейвз», но никто не мог понять, почему она ее выбрала. Бабушка всегда поддерживала самую слабую команду сезона или противников Атланты.

Когда по телевизору показывали игру, Лоррейн с бабушкой разыгрывали целый спектакль. Бабушка просила подругу не сквернословить при детях, и Лоррейн подчинялась ровно до тех пор, пока судья не удалял с поля игрока ее любимой команды.

– Лоррейн! Здесь мои внуки! Не смей так выражаться! – стыдила ее бабушка.

Однако та, позабыв обо всем, ругала судей на чем свет стоит.

– Подумай о детях! – кричала бабушка.

Лоррейн оборачивалась к нам, смущенно улыбаясь.

– Простите, зайки! – говорила она.

Мы с сестрой, расхохотавшись, убегали из комнаты. Стоило нам выйти за дверь, как неистовая болельщица разражалась новой порцией ругани.

Лоррейн чмокнула меня в щеку и посмотрела на большую белую коробку, которую я держал в руках.

– Натан, ну зачем было тратить деньги на торт? – укоризненно воскликнула бабушка, когда я вошел на кухню.

Рейчел уже вернулась из колледжа и помогала бабушке.

– Бабуля, тебе семьдесят семь лет. Торт стоит пятнадцать долларов. Пятнадцать разделить на семьдесят семь – получается, что в год всего несколько центов. Я вполне могу себе это позволить.

От плиты тянулся знакомый аромат.