Рождество каждый день

– Один, два, три, четыре. – Она зачитала варианты, которые появлялись, когда она останавливалась на цифре «четыре»: – Выбери машину, самолет, вертолет или автобус.

– Вертолет.

Мэри развернула бумагу, подняла крышку и охнула.

– Что там написано? Ну же, Мэри, – убеждал Чарли. – Хуже быть не может.

– «Я люблю тебя», – произнесла Мэри.

Бридж заметила, что на щеках Мэри появился румянец. Она выхватила гадалку из ее рук, пытаясь отвлечь внимание на себя.

– Люк, выбери число.

– Четыре. И я выбираю вертолет.

– Ни в коем случае!

– Хорошо, три.

– Раз, два, три. Велосипед, корабль, скейтборд, подводная лодка.

– Подводная лодка. И я клянусь тебе, я понятия не имею, что я написал за ней.

Бридж развернула бумагу, тяжело сглотнула.

– Что здесь написано? Ну же, Бридж, – на этот раз уговаривал Робин.

– «Ты никогда не покидал моего сердца», – выпалила она, стараясь говорить без эмоционально. – Совет тебе, Люк: не занимайся гаданиями, если твоя компания развалится.

«Или, наоборот, займись». Потому что оба его предсказания только что попали в яблочко.

– Я хочу взорвать свою хлопушку, – сказал Чарли, протягивая другой конец Робину.

– Ба-бах? – прокричал каждый.

Чарли выиграл, развернул свою шутку первым, прочитал ее молча, а затем начал хихикать так, как может хихикать школьник, рассматривая третью страницу газеты «Сан»[62].

– Давай, поделись, – сказал Робин, подхватив смех Чарли.

– Как называются какашки снеговика?

– Я не знаю, – хором ответили все. – Как называются какашки снеговика?

– Зефирки.

Чарли зашелся в судорожном смехе. Остальные смеялись больше над его реакцией, нежели над самой шуткой. По щекам Чарли покатились слезы, а он продолжал разжигать свою истерику, повторяя слово «зефирки».

– Это худшая шутка, которую я когда-либо слышал, – сказал Робин, потирая бока, чтобы унять в них боль.

– Она ужасна, – согласился Джек, охваченный весельем до такой степени, что ему пришлось вытирать слезы, хлынувшие из глаз, словно из протекающего крана.

«Так вот как он выглядит, когда по-настоящему смеется», – подумала Мэри. Она никогда раньше не видела этого и была очарована. Вид широко растянутых губ Джека, обнаженных зубов, морщинок, собравшихся в уголках глаз… казался ей совершенным. Что-то ударило в ее сердце, словно оттянутая толстая резинка, заставив задуматься. Она решила забыть о Джеке, но внезапно уверенность пропала.

– О боже, Люк, ты действительно сбился с пути, – продолжал Робин. – Ты должен быть комиком, а не мальчиком-саженцем.

– Он совершенно точно не должен быть комиком, – ответила Бридж почти в припадке.

Они не могли перестать смеяться. Когда они замолкали, тишина становилась похожей на пузырь под давлением, который так хотелось лопнуть. Потом Чарли вытащил свой подарок из хлопушки – там лежал зефир, – и все вновь расхохотались.

Текли минуты, радостные, чудесные минуты, в которые, казалось, не существовало ничего, кроме шести человек, смеющихся над словом «зефир» в гостинице на заснеженных болотах Йоркшира.

В конце концов они успокоились, открыли оставшиеся хлопушки, и шутки в них были такими же плохими, если не хуже. Другими «подарками» были шапочка для душа, украденная из чулана наверху, маринованный лук, завернутый в пищевую пленку, длинный зеленый воздушный шар с нарисованными на нем зелеными линиями и надписью «Вырасти свой собственный огурец» и брелок для ключей, сделанный из квадрата гофрированного картона и переделанной под кольцо скрепки. На одной стороне Люк написал «Фигги Холлоу 6», на другой – сегодняшнюю дату. Робин был в восторге от брелока и сказал, что будет дорожить им.

Шестерка из Фигги Холлоу. Вот кем они останутся навсегда, подумал Чарли. Ему это понравилось. Их общая сущность вплелась в воздух этого места, их маленькая банда теперь – часть его истории. Даже когда его не станет, он все равно будет одним из них. Навсегда.

Они объявили хлопушки Люка наилучшими из худших среди всех, которые они когда-либо видели.

– После этого трудно будет вернуться к магазинным, – сказал Робин и спросил, не даст ли Люк ему свой электронный адрес, чтобы он сделал заказ на следующий год.

Это была шутка, которая тут же оборвалась под тяжестью осознания, что на следующее Рождество Чарли не будет. Робин тут же заглушил эту мысль большим глотком румяного пино гриджио.

– Нам лучше поесть, пока вся еда не остыла, – предложила Бридж.

– Я разделаю индейку, – отозвался Робин, вскакивая на ноги.

– А я разделаю наше ореховое жаркое, Мэри, – сказал Люк, которому удалось собрать что-то из связанных вместе рубленых ореховых котлет с овощами, шалфеем и луком.