Рождество «Непобедимого солнца»

На то обстоятельство, что иные простодушные неофиты не сразу проникались предложенною имъ метафорою и, какъ свидтельствуютъ многіе писатели, продолжали поклоняться солнцу матеріальному — въ наивномъ суевріи, что оно — самъ Христосъ, — можно было временно смотрть сквозь пальцы, въ надежд на будущее духовное просвщеніе обращенныхъ массъ. Такъ впослдстіи, въ миссіонерской практик своей католическіе монахи мирились съ буддійскими и браминистическими обычаями азіатскихъ прозелитовъ, лишь бы совершить главное: призвать ихъ подъ знамя Христа и удержать подъ этимъ знаменемъ. Пусть de facto человкъ останется нсколько язычникомъ, лишь бы de jure онъ считался и самъ считалъ бы себя христіаниномъ: фактическое христіанство, силою привычки и просвщенія, придетъ позже.

Насколько крпко держалось въ умахъ III–V вка воспоминаніе о прежнемъ солнечномъ значеніи праздника 25 декабря, уясняетъ проповдь папы Льва Великаго, знаменитаго мирною побдою своею надъ Атиллою, бичемъ Божіимъ: онъ жалуется, что мнoгie изъ паствы его питаютъ «пагубное мнніе», будто торжественный день этотъ чествуется не ради рожденія Христа, но во славу «восхожденія новаго солнца». Предразсудокъ невольно поддерживался въ темныхъ людяхъ, — привычныхъ понимать слова буквально въ прямомъ и непосредственномъ ихъ значеніи, — частымъ употребленіемъ солнечныхъ метафоръ въ текст церковныхъ службъ и проповдей. Таковъ, напримръ, рождественскій католическій гимнъ: «Sol novus oritur». Тремя начальными словами этими, если позабыть или по невжеству не понять ихъ аллегорическаго значенія, выражается какъ разъ то миологическое представленіе, которое поклонники солнечныхъ культовъ искони соединяли съ зимнимъ переломомъ года. Лучшая и гуманнйшая часть римскаго общества, — какъ отчасти соглашаются съ тмъ и языческіе писатели, — не слишкомъ врила въ справедливость дикихъ клеветъ на христіанъ, какъ враговъ рода человческаго, взводимыхъ, главнымъ образомъ, ревностью іудейскихъ общинъ. Зато въ этомъ избранномъ большомъ свт существовала тенденція считать христіанъ сектою солнцепоклонниковъ — какъ бы фракціей мираитовъ.

Вотъ что пишетъ по этому поводу Тертулліанъ: ''Иные съ большею вроятностью и благоразуміемъ полагаютъ, что солнце — нашъ богъ. Въ такомъ случае следовало бы насъ причислить къ персамъ (т. е. мираитамъ), хотя мы и не поклоняемся, подобно имъ, образу солнца на нашихъ щитахъ. Однако, и самъ Тертулліанъ жалуется, что многіе христіане, подъ предлогомъ восхищенія небесными свтилами, «шевелятъ губами по направленію къ восходящему солнцу''. Папа Левъ Великій поддерживаетъ обвиненіе, упрекая нкоторыхъ христіанъ, что, прежде чмъ войти въ базилику св. Петра, или поднимаясь на вершину горъ, они обращаются къ восходящему солнцу и кланяются ему. Это происходитъ, — говоритъ онъ, — частью отъ невжества, частью отъ духа язычества. Слдуетъ замтить при этомъ, что обычай молиться на востокъ — такъ называемая оріентація — развился въ христіанскихъ общинахъ гораздо позже временъ апостольскихъ: по крайней мр, раннихъ указаній на его господство и обязательность мы не имемъ. Это — наслоеніе II и III вковъ, несомннный результатъ общенія съ другими монотеистическими культами: іудаизмомъ, мираизмомъ и т. д. „Обратившись на востокъ, мы входимъ въ общеніе съ Солнцемъ правды“, учитъ бл. lepoнимъ. Западъ противопоставляется востоку, какъ отчизна тьмы — отчизн свта, какъ сатана — Христу. Св. Кириллъ Іерусалимскій поясняетъ, толкуя таинство крещенія: „Солнечный закатъ есть образъ тьмы, а сатана есть тьма, и сила его во тьм; поэтому, чтобы отречься отъ господина тьмы, крещаемаго символически обращаютъ лицомъ на западъ“, причемъ онъ обязанъ исполнить извстные угрожающіе обряды — дунуть и плюнуть на сатану и т. п. Такимъ образомъ, духовный антитезъ вчнаго зла, погубляющаго міръ, вчному добру, его Искупителю, всецло выливается, черезъ русло вдохновенной метафоры, въ наглядный физическій антитезъ мрака наступающей ночи сіянію восходящаго солнца.