Розовощекий павлин

То ливень, то оползень, смерч,
Напалм аравийской пустыни, –
Спрямляют понятие «смерть»
Во веки веков – и поныне.

Набат переулков прямых

И колокол невского зуда, –
Всяк здешний к ним напрочь привык
Как к суетам пришлого люда.

Дворец, и трамвай, и бульвар,

И джинсы с резвящейся попкой,
Семян горьковатый отвар,
Рецептность отвара под кнопкой.

С рождения вмиг повелось

Царапкой ли, рваною раной,
Приелось, пришлось, прижилось,
Но не обратилось нирваной.

Здесь ходишь, трендишь в конуре,

Здесь пьешь подслащенное блюдо,
Здесь можешь уснуть в январе
И не возвратиться оттуда.

* * *

Тоне Козловой

В кисельных зыбких берегах,
В молочных лужах
Глядел я схватки черепах,
Бои верблюжьи,
Как крался саблезубый кот
За цаплей пегой,
А солнце плыло полный год
И ныло негой,
И над смещением песка
Дрожала пленка,
Как будто ластилось слегка
Крыло цыпленка…
И шел за сгибом караван,
И барсы крались,
А я лежал – лицом в диван,
А вы смеялись.

Так протекал который день,

Все было пусто,
И только тающая тень
Легла без хруста.

* * *

Я бы встать не смог, если б ты приехала вдруг и подошла,
Ну, а если б смог встретить, то, стоя, упал на колени,
Я кричу в мой свисток двадцать девятого – в шторм и в тумане – числа,
А тридцатого, в июле, – трали-вали! – завтра у Вас день рожденья.
На Койоне потоп, а в палаточке цельной – все, падла, в воде,
Дали б штопор, я оставил на завтра плюгавый стаканчик,
А пока – тыры-пыры! – в проведенной по травам черте
Стонет муха, и Вам хоры поет барабанщик.

И трендит гитарист,

Он же лихо взывает на дудке…
Твои волосы медные,
Твои глазки косые,
Как сказал бы сэр Спинакер, сэр Бенджамен Абрахамс Лайонел Ду,
            твои попки и грудки –
            не шутки.

* * *