Розовый Дождь

Но Асмунда это не интересовало. Он посмотрел наверх и почувствовал — там Милена, там его возлюбленная Милена и он не имеет права — НИКАКОГО морального права её потерять — как он потерял ранее и отца, и мать, и брата с сестрой, и доброго отца Эйсмера…  Никакого!

И Асмунд, бросив все, пошел на прорыв, поручив командование отрядом брату Артуру. Благо, твари впереди рассеялись, кто подавлены камнями, кто упав в расселины. Юркий и ловкий Асмунд же, бросив лошадь, без труда перемахнул через парочку нешироких расселин, отбившись от пары случайно попавшихся на пути волкоголовых тварей мечом, полез карабкаться по содрогающейся в какой-то предсмертной агонии Горе.

Несколько раз здоровенные камни, срывавшиеся с Горы чудовищным землетрясением, пролетали буквально в нескольких пальцах от него, он еле держался. Слава Создателю! Асмунд добрался до первого Круга — более или менее ровной тропинки, серпантином опоясывавшей гору — и устремился по ней. Бежал он с трудом, тяжело. Земля под ногами ходила ходуном, видно было во Тьме всего пять-шесть шагов впереди, на ходу попадались твари, но немного — видимо, землетрясение спихнуло их с Горы, как блох. Асмунд сам раз двадцать, а то и больше, чуть не канул в бездну, раз двадцать на него чуть не упала глыба. Заклинаний он никаких не знал, отвести от себя ничего не мог. Он только бежал и молился Создателю, как его учил в детстве о. Эйсмер: «Создатель неба и земли, Ты мне в беде — помоги! Создатель неба и земли, Ты от меня зло отведи!». Он шептал эту молитву-заклинание и бежал, бежал, бежал. Чем выше он поднимался, тем трясение становилось все сильнее. Но Асмунд бежал и бежал, шептал и шептал. И, о чудо, добрался почти до самой вершины цел и невредим!

Добравшись почти до вершины, Асмунд внимательно огляделся. На вершине Горы Тьма была уже не так непроницаема. Серебристое свечение исходило из её вершины, и Тьма не могла его одолеть. И в этом свечении Асмунд ясно увидел мечущуюся фигурку с серебристой молнией в руках и множество крылатых чудищ, нападающих на него, а среди них — одна особенно большая и отвратительная.

— «Будь я последним дураком, я бы и тогда догадался, что это брат Гастон! Эх, фехтовальщик же он…  — Асмунд качнул головой. — Но чем же я ему могу помочь? Я ведь не маг никакой…  Ба! Уровняю-ка я шансы!».

Асмунд стремительно достал прикрепленный ремнями к спине арбалет с уже натянутым болтом с серебряным наконечником — наследство погибшего прежнего оруженосца Гастона Готвальда, которое Асмунд принял взамен бесследно пропавшего отцовского лука. Асмунд взял на прицел самую большую и жирную тварь — если уж с кого начинать, то с неё! Вон как она нагло пытается обойти Гастона с тыла! Целиться было ужасно тяжело. Гору трясло, да и тварь летала из стороны в сторону как бешеная муха. На третьей минуте Асмунд был близок к отчаянию. Конечно, можно и промазать, но болтов всего ничего, да и пока буду тетиву натягивать…  Может, у Гастона уже и рука дрогнет!

И тогда Асмунд вдруг прошептал сами собой пришедшие ему на язык слова: «Создатель неба и земли, Ты стрелу мою наведи! Создатель неба и земли, Ты Старшего брата спасти помоги!». А потом вдруг какая-то сила стала настойчиво поворачивать арбалет в поисках цели, и Асмунд готов был поклясться, что к его рукам — одна из которых сжимала деревянное ложе арбалета, а вторая — приклад — прикоснулись чьи-то призрачные, как бы сотканные из тумана руки, которые двигали в свою очередь его руками.

А потом его палец сам, без участия воли, нажал на спусковой крючок и тетива, звонко пропев, послала тяжелый металлический болт с серебряным наконечником прямо в гущу бьющихся крылатых отродий. А потом…  Самая большая и самая уродливая тварь с костяной короной на лысом бледном черепе резко дернулась, перевернулась через голову в воздухе и, сложив крылья, вспыхнув серебристым пламенем, рухнула в бездну!

Но не успел Асмунд порадоваться меткому выстрелу, как Тьма вокруг в то же мгновение рассеялась — как будто просто в темной комнате кто-то зажег все светильники одновременно — и Асмунд зажмурился от боли в глазах. А когда он их открыл — землетрясение уже прекратилось, а перед ним расстилалась величественная панорама кроваво-красного заката — особенно величественного с высоты древней горы.

А потом…  Жалобно скуля, как потерявшие своего хозяина собаки, крылатые бестии бросились врассыпную, а вслед за ними бросились кто куда и сухопутные твари, казалось, в одно мгновение потеряв всякий стимул к сражению, к которому они с такой одержимостью стремились ранее.