Розовый Дождь

Официальным поводом для сбора были поминки погибшего короля, Роланда 40 000-го. Его портрет в черной раме висел прямо над главным столом, рядом с королевским гербом — черным орлом с распростертыми крыльями на белом фоне.

Другим, не менее важным поводом стало бракосочетание трех пар — принца Гастона и Коры, Люка и Марины, Асмунда и Милены. Три свадьбы решено было сыграть в один день ко всеобщему согласию женихов и невест. Ждать никто не хотел, а праздновать пышную свадьбу в эпоху всеобщего траура и скорби не представлялось возможным.

Впрочем, влюбленным это нисколько не мешало. По их пылким взглядам, смущенным улыбкам и пунцовым щекам были понятны их чувства. В самом деле, для любви — настоящей любви — не нужны пышные балы, пиры и увеселения. Главное для влюбленных — поскорее стать по-настоящему одним целым, «одной плотью», как говорится в Писании, а все остальное — совершенно неважно.

Во главе главного, покрытого королевским пурпурным полотном, стола были установлены два золотых королевских трона с изображениями львов, раскрывших свои пасти на ручках, но один из них пустовал. А на другом сидела белая лицом как снег, притихшая и увядшая, как замерзшая на холодном зимнем подоконнике роза, Королева. Её невидящие глаза уставились в тарелку.

Слева от неё сидел принц Гастон, в бело-черных одеяниях рыцарского ордена «Черного Камня». Рядом с ним — Кора — в роскошном черном бархатном платье. У пустующего трона сидел Люк — в зеленом костюме лесного охотника, а справа от него — русалка Марина, немного неловко себя чувствовавшая в таком рафинированном обществе и все время робко прижимавшаяся в своему избраннику. Она была облачена в полупрозрачное зеленое платье, с изумрудным ожерельем на шее и изумрудными же сережками в виде морских коньков. На лице Люка была надета повязка, скрывавшая отсутствующий правый глаз.

Милена сидела слева от Коры, а дальше — Асмунд, под столом державший её руку в своей ладони, красный как рак. Три пурпурные феи и Жемчужно-Белая сидели справа от Морской Королевы Лоры, сидевшей справа от Марины. Рядом с Асмундом расположились тихие Грета и Ганс — отмытые, в новеньких одеждах, приличествующих торжественному событию. Далее — крылатые дети Королевы вместе с неизменным педагогом Осленком. Котенок и Щенок стояли за троном своей Хозяйки, в любой момент готовые прислуживать за столом. Справа от пурпурных сидели принц Алоис с супругой, разрешившейся малышом, а вот отец Эйсмер начисто отказался сесть рядом с такими важными персонами и, отговорившись болезнью, занял место среди гостей.

Слуги неторопливо разливали вино, пиво, темный эль и мед, уцелевшие в глубоких подвалах замка, раскладывали мясо, хлеб, овощи и фрукты — поживиться было чем, одним словом! Простые мужики-солдаты уже давно работали челюстями и чокались за помин души несчастного монарха и за здравие молодых, оголодавшие дети уминали за обе щеки мясо — дармовое фруктово-овощное изобилие уже перешло в область легенд, а женщины и девушки еле слышно перешептывались, боясь нарушить благоговейную траурную тишину.

Наконец, Гастон, кашлянув в кулак, как хозяин замка, решил взять инициативу на себя. Он встал из-за стола, поднял кубок, наполненный красным вином, и торжественно произнес:

— Это вино с виноградников моего отца, урожая 99 949 года Эры Порядка и Процветания, — негромко, но уверенно сказал Гастон, оглядывая огромный зал, вместивший почти десять тысяч гостей. — Года рождения моего старшего брата, Роланда…  — Гастон сделал паузу и сглотнул слюну. — Оно родилось тогда, когда родился мой брат, и умрет тогда, когда умер мой брат — ибо все вы будете пить это вино в этот вечер. Мы все скорбим о его гибели, также как скорбим о гибели миллионов и миллионов наших сограждан и других жителей Целестии, которые отдали свои жизни в этот самый страшный год в истории нашего мира. Сегодня мы пьем за тех, кто сражался и за тех беззащитных, что пали невинными жертвами чудовищного нашествия. За всех…  Мы поминаем здесь не только моего брата, нашего Короля, но поминаем здесь всех тех, кто не дожил до нашей общей победы…  — Гастон больше не мог говорить, его душили слезы. Он одним махом опрокинул здоровый кубок, то же самое сделали и остальные.

Воцарилась гнетущая тишина. Всем стало как-то неудобно, неловко…

— И что теперь будет, что теперь, король Гастон? Что будет с Целестией? Что будет с нами? — вдруг раздались голоса из-за столов для простолюдинов. — Что?.. Что?.. Что?..

Гастон растерянно оглянулся, потом взглянул на Королеву, целиком ушедшую в себя, а потом развел руками и сказал:

— Ну, во-первых, я не ваш король — у вас есть Королева. По законам Авалона…

— Прекрати, Гастон! — вдруг резко бросила Фея, которая при слове «Королева» словно очнулась от сна. — Авалон на дне морском, как и мой несчастный муж, которого убил его собственный ублюдок! — Фея бросила тяжелый, исполненный ненависти и невыразимой горечи взгляд на Люка, который тут же побелел лицом и осунулся.

— Мама! — возмущенно воскликнула Милена, но та жестом велела ей замолчать.