Розовый Дождь

— К… .как…  не моя…  дочь…  А чья же? Ты ведь Милена, Миленочка, доченька…

— Меня…  зовут…  не…  Милена…  Я не з-з-знаю…  кто…  это…  такая…  — каждое слово давалось ей с невероятным трудом, словно шаги босыми ногами по битому стеклу, каждое слово впивалось в её сердце стальной, безжалостной иглой.

— Мать, да что же с нашей дочерью происходит? А, мать? Быстро сюда, иди скорее! — обратился Принц к своей жене, и та, в свою очередь, подбежала к кругу и заголосила:

— Доченька! Да что ж ты делаешь! Ты ж отца в могилу сведешь! Как ты можешь! Мы ж тебя растили, кормили, любили! Ведь Создателю и Сообществу можно служить и иначе…  Миленочка моя! Пойдем с нами, у нас целый месяц отпуска, будешь дома, с мамой и папой, с братиком, у нас малыши дома, будешь с ними возиться, ты же любишь…  А потом выдадим тебя замуж, будут у тебя детишки, любимый муж, дом…  Ведь ты же знаешь, как это здорово, иметь свой дом, любимого человека, малышат…  Иди ко мне, доченька, Миленочка моя ненаглядная, иди ко мне! К нам с папой, а?

И мать тоже встала на колени рядом с отцом и протянула к ней свои руки, как когда-то давным-давно, в детстве, когда юная фея только начинала ходить на нетвердых ещё ножках, а мамочка тогда точно так же встала на колени и протянула к ней свои любящие, нежные руки.

«Иди, иди ко мне, доченька, иди, Миленочка, иди, солнышко мое ненаглядное…». — говорила тогда мама. А папа отпустил её ручки, и она пошла, пошла…  бух, и чуть не упала, не удержавшись на слабеньких ещё ножках, но её подхватили заботливые материнские руки и прижали к своей такой мягкой, такой нежной и теплой груди…

— Я НЕ ЗНАЮ ВАС! — последовал четкий и твердый ответ. — Уходите, я не ваша дочь, а вы — не мои родители, уходите! НИЧЕГО, КРОМЕ СООБЩЕСТВА, НИЧЕГО, КРОМЕ ЕЁ ВЕРНОСТИ, НИЧЕГО, КРОМЕ ИХ ПРЕМУДРОСТИ! Вон отсюда! Убирайтесь! Во-о-о-он! — истерически закричала юная фея, вскакивая с колен и указывая пальцем в противоположную сторону, крепко-накрепко закрыв глаза.

А когда она устала кричать и вновь открыла глаза — ни отца, ни матери уже не было. Зато стояли собственноручно сделанные ею…  Зверята!

Сердце её снова закололо от боли. Все трое — маленький зеленый Дракоша из плюша, с розовой пастью, большими стеклянными глазами и смешным алым гребешком на головке, Слоненок с непропорционально большой головой в смешных очках и маленьким хвостиком, которым он так мило вилял, и любимый Попугайка — плюшевый разноцветный попугайчик, умненький, большой сказочник.

— Хозяйка, Хозяйка, Хозяюшка-а-а-а-а! Ну почему ты нас оставила, почему-у-у-у? Как мы будем без тебя? А-а-а? Ты же нас сотворила, как мы будем без теб-я-я-я? — плаксиво, жалобно, перебивая друг друга, заголосили Зверята.

— Убирайтесь вон! Я не ваша хозяйка! Не ваша! Ищите себе других хозяев!

Зверята тут же в один голос зарыдали на все голоса, судорожно трясясь мягкими плюшевыми тельцами. Сердце юной феи разрывалось от жалости. Ведь она сама, с такой любовью придумала этих Зверят в первом классе Школы, нарисовала их, подобрала нужного цвета плюш, с высунутым от старания язычком шила их по выкройкам, наполняла ватой, а потом, на практическом семинаре, ПЕРВАЯ в группе, вдохнула в них жизнь.

Сколько радости и восторга испытала она тогда! Она вспомнила, как взлетела под потолок от счастья, а когда опустилась снова на землю, Зверята, тогда ещё величиной с нее саму, обняли её своими мягкими лапками и сказали, тихо, нежно, ласково: «Хозяюшка ты наша! Хозя-я-я-я-я-йка…».

— Хозяюшка, хозяйка, Миленочка, — заговорил застенчивый книжник Слоненок гнусавым в нос и таким милым и кротким голоском, — а вспомни, сколько ночей мы спали с тобой на одной кроватке под одеялком, как я согревал тебя, как ты обнимала меня своими детскими ручонками, как целовала меня…  Неужели ты меня бросишь, неужели?

— А я, а я, а я, — заголосил Попугайка, — сколько я сказок рассказывал тебе на ночь, сколько смешных историй, когда тебе было грустно…

— А я, а я, а я…  — не мог найти подходящих слов Дракоша, — а я гулял с тобой по всем рощам и лугам! Я играл с тобой в догоняшки, в прятки…

— Неужели ты нас после всего этого оставишь, Миленочка! — в унисон жалобно закричали все трое.

— А нас, а нас, а нас? — раздались голоса слева и справа. Милена старалась не смотреть туда — это были мамины Зверята — Котенок, Осленок и Щенок. — Мы же тебя растили, мы с тобой играли, мы тебя утешали, мы…  мы…  мы…  Не оставляй нас, Миленочка-а-а-а-а!!!

— Доченька, девочка! — откуда-то сзади, из-за спины снова раздался дребезжащий, надломленный горем голос отца и глухой, совершенно не узнаваемый голос мамы.

Голоса сливались, голоса опутывали, оглушали её со всех сторон, руки, плюшевые лапы тянулись к ней, норовя прикоснуться, погладить, приласкать. Глаза, полные слез, рыдания, стенания и вздохи…

Все смешалось в одну сплошную какофонию боли, от которой закружилась голова, подкашивались ноги, ныло сердце.

Изнемогая от переживаний, юная послушница рухнула на колени — стоять уже не могла — и закрыла личико руками, а голоса не прекращались, звали, молили со всех сторон.