Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века

Внешне стихотворение «Мой портрет…» тяготеет к «домашней поэзии», оно кажется написанным для узкого круга посвященных читателей и наполнено автопсихологическими деталями. Однако и публикация, и авторское примечание к ней свидетельствуют о том, что «Мой портрет…» изначально предполагал широкую читательскую аудиторию. Мнимая установка на интимность позволила поэтессе, хоть и в шутливой форме, затронуть важные для нее самой литературные проблемы. Венди Росслин делает любопытное сравнение «Моего портрета…» и стихотворения «Мои пенаты» К. Батюшкова:

В этом описании дом является фоном для вина, женщин, песен, визитов милых друзей, а также для занятий поэзией. <…> В стихотворении Буниной простая обстановка неуютна и опасна для здоровья, дом — место одиночества, где поэзия приходит вместе со страданием, а друзья не сочувствуют героине или критикуют ее. Самое значительное различие между сочинениями Буниной и Батюшкова заключается в трудности проговаривания в первом случае и легкости — во втором. Стихотворение Батюшкова <…> полно радости жизни, Буниной же — наоборот[359].

Безусловно, исследовательница права, утверждая, что в этом стихотворении Бунина проговаривает важные аспекты, касающиеся творческого процесса, но, на наш взгляд, Росслин не учитывает иронический тон, который маскирует серьезность затрагиваемых тем, — без этого интерпретация стихотворения остается неполной, можно сказать односторонней.

Таким образом, два этих стихотворения, «Портрет…» и «Тем, которые предлагали писать мне гимны», продолжают серию размышлений поэтессы о месте поэзии в ее жизни и о собственном месте в литературе. Завершает их в сборнике «Неопытная муза» впервые публикуемое «Отречение», представляющее новый, контрастный поворот темы, речь в нем идет об отречении от поэзии:

Увянь, душистый лавр зеленый,
Вплетенный вновь в мои власа!
Спади, — как молнией сожженный, —
Не ты главе моей краса!
Спади! — да с прахом ног тебя моих смесю!

Иссякни для меня, прозрачный

Кастальских, сладких вод ручей;
Пусть славою упиться алчный
Прохладой манится твоей:
Я вод твоих вкусить не жажду[360].

Перекликаясь с надписью «Лира спасла меня от потопления», расположенной на титульном листе под изображением Ариона, «Отречение», таким образом, придает «Неопытной музе» композиционно завершенный вид и семантическую целостность. Эмблема на титуле сообщает читателю, что занятия поэзией способны спасти из пучины отчаяния и страданий. Внутри книги разворачивается история взаимоотношений поэтессы с маститыми литераторами и проясняются ее представления о собственном месте в словесности. «Отречение» должно подвести к мысли, что поэтесса разочарована в своей миссии и отказывается от нее; ср.: «поэтесса, вторя Горацию, мечтает о признании и славе, но готова отказаться от этой огромной награды, если это заставит ее отступить и подвергнуть опасности любовь»[361]. Однако это не более чем художественный жест, в действительности Бунина не оставляла занятий поэзией — в 1810 году вышла дидактическая поэма «О счастии», в которой более тысячи строк. В наследии Буниной не обнаруживается стихотворений, которые можно было бы отнести ко второй половине 1809 года, то есть к промежутку между выходом первой части «Неопытной музы» и началом 1810 года. Первая часть «Неопытной музы» напечатана не позднее конца июля 1809 года, так как уже 6 августа в «Цветнике» вышла первая рецензия на нее, а объявление о продаже впервые появилось в «Санкт-Петербургских ведомостях» 10 августа. Можно предположить, что поэма «О счастии» писалась в это время, однако в таком предположении нет необходимости: сама публикация поэмы свидетельствует, что Бунина не отказывалась от сочинительства.