Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века

Вы жалуетесь на худое здоровье. — Я боюсь, чтоб вы не расстроивали его больше мечтанием и воображением о вашей болезни. Знаете ли, что излишнее о том мечтание приносит действительный вред. Итак, прошу вас ради Бога не предавайтесь мечтаниям и беспокойствам. Сочиняйте, пишите стихи, делайте что хотите, только всегда с веселым духом. Ежели и чувствуете болезнь, воображайте, что она пройдет, а не то, что она вас погубит. Последуйте сколько можно моему совету. Поверьте, что он лучше всех ваших вод и лекарств[404].

Судя по репликам Шишкова, поэтесса много говорила о своей болезни и, вероятно, была склонна предполагать худшее; это согласовывалось с представлениями того времени, что «болезни — это выражение внутренней чувствительности, сентиментальности»[405].

Завершают вторую часть «Неопытной музы» «Стансы. Подражание лесбосской стихотворице», вольное подражание отрывку (fr. 2) из лирического стихотворения Сапфо, процитированному в трактате «О возвышенном» Псевдо-Лонгина (II–III вв.). Обращение Буниной к наследию греческой поэтессы, очевидно, обусловлено специфическим положением последней в пантеоне «классических» авторов: сравнение с ней вообще было устойчивым мотивом в оценках женской лирической поэзии, а в случае Буниной — почти постоянным (подробнее о репутации Буниной как русской Сафо см. в соответствующем разделе работы). Таким образом, обращение к «лесбосской стихотворице» проецируется на репутацию Буниной, но и сама поэтесса обращалась к Сафо. Фрагмент Сафо многократно переводился на русский язык (как правило, через французскую интерпретацию Буало; подробнее см. об этом см.: [Песков]), а мотивы, восходящие к древнегреческому тексту, уже были использованы, пусть и опосредованно, самой поэтессой. Разбирая арзамасскую речь С. С. Уварова, посвященную Буниной, О. А. Проскурин отмечал, что одно из стихотворений первой «Неопытной музы» («С приморского берега») использует формулы второго фрагмента Сафо, что было считано современниками:

…в исполненных драматизма стихах <«С приморского берега»> он <Уваров> обнаружил моменты, позволившие ему встроить бунинский текст в не запланированную поэтессой перспективу. Формулы, выражающие физическое страдание, в силу скованности поэзии Буниной стилевой конвенциональностью неожиданно зазвучали точно так, как если бы поэтесса решила изобразить… мучения любви. Использованные ею устойчивые словесные формулы-клише восходят к так называемому второму фрагменту Сафо — тексту, считавшемуся одним из оснований европейской любовной лирики[406].

Еще одно обращение Буниной к Сафо, видимо самое раннее, относится к 1808 году. Иллюстрируя сафическую строфу в «Правилах поэзии» Баттё, поэтесса поместила фрагмент собственного перевода стихотворения Сафо:

Свет померк в моих утомленных взорах;
В страстном сердце хлад ощущаю смертный;
Фурий адских слышу вокруг я хохот:
В пламе сгораю[407]

.

Эмоциональность фрагмента при переводе была усилена: у Буниной вместо нейтрального и физиологичного звона в ушах появляется хохот фурий, вместо трепета в груди — смертный хлад.