Читаем Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова полностью

Но всё это проговаривание происходит с тем, чтобы взорвать всё построенное словесное здание прямо противоположным, «ахматовским», христианским смыслом. Апостол Петр, ночь его предательства, распятый Христос оказываются смыслом этой ночи, этой степи, этого костра, этой бескрайней пустоты, этих баб, этого студента.

«И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».

В эту минуту, дописывая этот текст, Чехов сам понимает, что он – Петр, только что отрекшийся от Христа, от Того, Кого он сам исповедал как Сына Бога Живаго. И исшед вон, плакася горько. Коронный чеховский уход оборачивается исходом с плачем. И вот мир приобретает ясность, цельность и смысловую связанность в воплотившемся в нём Христе.

Но нет. Тут Антон Палыч спохватывается. И «Студент» заканчивается совсем не вышеприведенным абзацем, а следующим:

«И чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только двадцать два года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».

Роковое чеховское слово – «казалось».

Вновь покрывало майи, покрывало кажимости задергивает вроде бы открывшуюся Истину. Пустота, скрытая за этим покрывалом, вновь вступает в свои права. Смысл жизни оказывается не более чем игрой молодой крови, и Чехов вновь отправляется по своей выжженной степи к лжи и пустоте «Архиерея».

Показалось.

Человек из Поволжья. Василий Розанов глазами ортодокса

Когда я был моложе, Розанов казался слишком глупым для меня. Раздражали розановская двусмысленность и двуличность, метания между юдофобией и юдофилией, слезливость и саможаление, неоязыческая муть, совершенно непонятная в виду моей влюбленности в ортодоксию. Вся розановская струя в русской литературе и публицистике – Галковский, Крылов, Ольшанский, меня удивляла.

Теперь я кажусь себе слишком глупым для Розанова. Возможно, мне не хватает ума, чтобы мыслить неправильно, и таланта, чтобы двоиться. Возможно, я не умею мыслить как Розанов по тем же причинам, по каким не вожу машину – расшибусь.

Однако я регулярно открываю Розанова и нахожу у него чудо мысли.

«Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И всё понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем».

А оказавшись два года назад на его и Леонтьева могиле, искренне и от всей души молился.

Розанов был женат вторично, то есть по тогдашним законам неженат. И за это по сути возненавидел Церковь, чьи законы встали на пути его семейного. Я женат, если верить Википедии, в четвертый раз, и моя жизнь это чреда личных катастроф, однако Церковь – это единственное, что я по-настоящему люблю. Ещё Россию и русских, но Россия и русские и есть Церковь, а Церковь и есть русские и Россия. Ломать святой дом только потому, что он устроен не по твоим грехам… Так ты ведь потому в него и пришел, что он так устроен – был бы он устроен иначе, ты в него и не пошел бы.

Я всю жизнь цитирую Розанова даже и не любя. Чудо цитаты. Перлы. Выкопанные в ворохе тех самых опавших листьев (а ведь среди опавших листьев большая часть – полусгнившие). Если бы я имел привычку собирать в книги всё, что прочел и записал (не дай Бог кому-то придет в голову посмертно издавать мои записи из соцсетей – позор будет), тоже мусора было бы изрядно.

А у Розанова есть чистые жемчужины. Одна из них такова, что я выпишу полностью чужого текста на несколько страниц:

«У нас нет совсем мечты своей родины. И на голом месте выросла космополитическая мечтательность.

У греков есть она. Была у римлян. У евреев есть.

У француза – «сhere France», у англичан – «Старая Англия». У немцев – «наш старый Фриц». Только у прошедшего русскую гимназию и университет – «проклятая Россия».

Как же удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии «ниспровержения государственного строя».

Щедрин смеялся над этим. «Девочка 16-ти лет задумала сокрушение государственного строя Хи-хи-хи! Го-го-го!»

Но ведь Перовская почти 16-ти лет командовала 1-м марта. Да и сатирик отлично все познал – «Почитав у вас об отечестве, десятилетний полезет на стену».

У нас слово «отечество» узнается одновременно со словом «проклятие».

Посмотрите названия журналов «Тарантул», «Оса» Целое издательство – «Скорпион» Еще какое-то среднеазиатское насекомое (был журнал) «Шиповник».

И все «жалят» Россию «Как бы и куда ей и пустить яда».

Дивиться ли, что она взбесилась.

И вот простая «История русского нигилизма».

Жалит ее немец. Жалит ее еврей. Жалит армянин, литовец. Разворачивая челюсти, лезет с насмешкой хохол.

И в середине всех, распоясавшись, «сам русский» ступил сапожищем на лицо бабушки-Родины…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
История мировой культуры
История мировой культуры

Михаил Леонович Гаспаров (1935–2005) – выдающийся отечественный литературовед и филолог-классик, переводчик, стиховед. Академик, доктор филологических наук.В настоящее издание вошло единственное ненаучное произведение Гаспарова – «Записи и выписки», которое представляет собой соединенные вместе воспоминания, портреты современников, стиховедческие штудии. Кроме того, Гаспаров представлен в книге и как переводчик. «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла и «Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом» читаются, благодаря таланту Гаспарова, как захватывающие и увлекательные для современного читателя произведения.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Анатолий Алексеевич Горелов , Михаил Леонович Гаспаров , Татьяна Михайловна Колядич , Федор Сергеевич Капица

История / Литературоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Словари и Энциклопедии