Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова

Я учился в Костромской гимназии, и в 1-м классе мы учили «Я человек, хотя и маленький, но у меня 32 зуба и 24 ребра». Потом – позвонки.

Только доучившись до VI класса, я бы узнал, что «был Сусанин», какие-то стихи о котором мы (дома и на улице) распевали еще до поступления в гимназию:

…не видно ни зги!»

…вскричали враги.

И сердце замирало от восторга о Сусанине, умирающем среди поляков.

Но до VI класса (т. е. в Костроме) я не доучился. И очень многие гимназисты до IV-го класса не доходят: все они знают, что у человека «32 позвонка», и не знают, как Сусанин спас царскую семью.

Потом Симбирская гимназия (II и III классы) – и я не знал ничего о Симбирске, о Волге (только учили – «3600 верст», да и это в IV-м классе). Не знал, куда и как протекает прелестная местная речка, любимица горожан, – Свияга.

Потом Нижегородская гимназия. Там мне ставили двойки по латыни, и я увлекался Боклем! Даже странно было бы сравнивать «Минина и Пожарского» с Боклем: Бокль был подобен «по гордости и славе» с Вавилоном, а те, свои князья, – скучные мещане «нашего закоулка».

Я до тошноты ненавидел «Минина и Пожарского» – и собственно за то, что они не написали никакой великой книги вроде «Истории цивилизации в Англии».

Потом университет. «У них была реформация, а у нас нечесаный поп Аввакум». Там – римляне, у русских же – Чичиковы.

Как не взять бомбу; как не примкнуть к партии «ниспровержения существующего строя».

В основе просто.

Учась в Симбирске – ничего о Свияге, о городе, о родных (тамошних) поэтах – Аксаковых, Карамзине, Языкове, о Волге – там уже прекрасной и великой.

Учась в Костроме – не знал, что это имя – еще имя языческой богини; ничего – о Ипатьевском монастыре. О чудотворном образе (местной) Феодоровской Божией Матери – ничего.

Учась в Нижнем – ничего о «Новгороде низовыя земли», о «Макарии, откуда ярмарка», об Унже (река) и ее староверах.

С 10-ти лет, как какое-то Небо, и Вера, и Религия:

«Я человек, хотя и маленький, но у меня 24 ребра и 32 зуба», или наоборот, черт бы их брал, черт бы их драл».

В Розанове очень важно это поволжское начало. Именно оно, его костромское происхождение, задаёт его вкус к плотному быту, нечто кустодиевское в его вкусе жизни, когда пудовую восковую свечку и запах из просвирной он предпочтет Халкидонскому Догмату.

Мы сегодня совершенно этого не помним и не осознаем, так как большевики совершенно убили старую Волгу, бывшую некогда средоточием России, её центром и её променадом, пространством благополучия и достатка, её вкуса жизни. Мы можем представить этот приволжский мир только по литературе и отчасти по живописи, как у того же Кустодиева, но лишь малыми обрывками.

Между тем, Розанов был поволжец вырванный из этого мира, но сохранивший его неосознанные предрассудки, его стиль, его ценности, и перенесший их в своё «большое» мышление. «Волжское» самосознание отразилось у него в очерках «Русский Нил», опубликованных в 1907 году как путевые впечатления от плавания на волжском пароходе. Этот очерк – своего рода ключ ко всему розановскому мировоззрению:

«Волга наша издревле получила прозвание «кормилицы». «Кормилица-Волга»… Кроме этого названия, она носит другое и еще более священное – матери: «матушка-Волга»… Так почувствовал ее народ в отношении к своему собирательному, множественному, умирающему и рождающемуся существу. «Мы рождаемся и умираем, как мухи, а она, матушка, все стоит (течет)» – так определил смертный и кратковременный человек свое отношение к ней, как к чему-то вечному и бессмертному, как к вечно сущему и живому, тельному условию своего бытия и своей работы. «Мы – дети ее; кормимся ею. Она – наша матушка и кормилица». Что-то неизмеримое, вечное, питающее…

Много священного и чего-то хозяйственного. И «кормилицею», и «матушкою» народ наш зовет великую реку за то, что она родит из себя какое-то неизмеримое хозяйство, в котором есть приложение и полуслепому 80-летнему старику, чинящему невод, и богачу, ведущему многомиллионные обороты; и все это «хозяйство» связано и развязано, обобщено одним духом и одною питающею влагою вот этого тела «Волги», и вместе бесконечно разнообразно, свободно, то тихо, задумчиво, то шумно и хлопотливо, смотря по индивидуальности участвующих в «хозяйстве» лиц и по избранной в этом хозяйстве отрасли. И вот наш народ, все условия работы которого так тяжки по физической природе страны и климату и который так беден, назвал с неизмеримою благодарностью великую реку священными именами за ту помощь в работе, какую она дает ему, и за те неисчислимые источники пропитания, какие она открыла ему в разнообразных промыслах, с нею связанных. И «матушка» она, и «кормилица» она потому, что открыла для человеческого труда неизмеримое поприще, все двинув собою, и как-то благородно двинув, мягко, неторопливо, непринужденно, неповелительно».