Ртуть

Убийства не столь уж редкая вещь в королевских кругах. При жизни короля их было несколько: убийство двух его дядьев, красавца Людовика Орлеанского и Жана Бесстрашного, герцога Бургундского; затем почти достоверное отравление двух дофинов до того, как их младший брат Карл, наш король взошел на престол – обоих убили из-за их места в линии престолонаследия.

Кому еще может быть выгодна смерть Агнессы? Что ж, есть еще Антуан де Шабанн, граф де Даммартен и приближенный к королю придворный. Ему не составило бы труда намекнуть Карлу, что Людовик использовал меня – Жака Кера, поставщика всего и каждому, – чтобы отравить Агнессу. И все же, здравый смысл не позволяет мне подозревать ни дофина, ни Антуана.

Я должен отбросить эти мысли и поверить доктору Пойтвину, который заявил нам в соседней с покоями Агнессы комнате, что она умерла из-за того, что подорвала свое здоровье во время поездки из Лоша в Жюмьеж. Как бы ни было это ужасно, но ее организм, ослабленный изнурительным путешествием, не справился с последствиями тяжелых родов и кишечными паразитами. Я ведь тоже тогда в Жюмьеже, увидев приехавшую Агнессу, грешным делом подумал, что она очень слаба и может умереть во время родов. Тогда почему кто-то посчитал, что ее нужно непременно отравить? Ее организм и так бы не смог побороть все болезни.

Кто бы ни желал уменьшить благотворное влияние Агнессы Сорель на короля, он должен был знать о его влечении к Антуанетте и понимать возможные последствия кончины Повелительницы красоты. А кому смерть Агнессы принесла большую выгоду, как не этой даме и ее любовнику, а теперь мужу? Мне следовало бы узнать мнение Марсэ на этот счет – она понимает влияние женщин на мужчин лучше меня. Но позволят ли мне повидаться с ней? И все же мне слабо верится в то, что Агнесса была отравлена.

Проходит время. Я слышу скрип; в стене открывается маленькое решетчатое окошко, и кто-то просовывает мне чашу с похлебкой. Теплой, но совершенно безвкусной, да еще и почти пустой – в ней плавает только несколько странных кусочков. Что это? Овощи? Мясо? Трудно сказать.

Я дремлю на полу, а, когда окошко открывается снова, кричу: «Что происходит? Где я? Где мой адвокат?» Но окошко опять закрывается, и я остаюсь с сомнительной похлебкой в руках. Я обнаружил в углу моей темной комнаты горшок из металла. Я догадываюсь о его предназначении. Сколько мне еще томиться в ожидании, пока кто кто-нибудь не придет?

Я возвращаюсь мыслями к тем, кто постоянно находился рядом с Агнессой в последние недели и дни ее жизни. Среди них и правда немало тех, кому устранение королевской возлюбленной обернулось во благо. В свое время я не обращал внимания на то, что Гильом Гуфье, молодой приближенный прислужник Агнессы, который всегда находился при ней и сопровождал ее в поездке в Жюмьеж, частенько вертелся вокруг короля и что-то нашептывал ему. Гильом не выглядел сильно расстроенным из-за ее кончины. Король очень привязался к нему и, возможно, даже использовал его, чтобы следить за Агнессой. После ее смерти на недавней церемонии бракосочетания Гуфье, король подарил ему одно из самых любимых владений Агнессы – мощную крепость и поместье Роксезьер. Интересно, Гильом попросту выпросил его у Карла? Или то была королевская плата за какие-то его услуги?

Мои мысли начинают проясняться, и я сознаю, насколько я был неразумным, недооценивая зависть придворных. Я обрел слишком большое влияние? Стал неосмотрительным? Вышел за рамки дозволенного мне? Наверное, все вместе. Я всегда радовался успеху других, когда он был заслужен. Каким же глупцом я был, полагая, что и другие люди так же воспринимают чужие успехи!

Когда же придворным захотелось избавиться от меня? Когда я был назначен управляющим парижского Монетного двора? Или когда я стал королевским казначеем? А может, когда король пожаловал мне и моим родным дворянство? Неужели этих двух мелких придворных, выдвинувших против меня обвинение в убийстве, подговорили на это другие?

У меня много времени поразмышлять обо всем этом – все дни и недели, пока меня держат в темнице. Но могу ли я мыслить ясно? Сейчас меня кормят немного лучше и дают свечи и писчие принадлежности. И даже принесли мне в комнату что-то наподобие тюфяка. Я измерил свою темницу – двенадцать шагов по одной стене и семь по другой. Большое окно зарешечено и закрыто ставнями. Но какой-то воздух все-таки проникает внутрь, и ночами бывает довольно холодно. Вчера мне выдали одеяло.

Да, думаю, мои рассуждения здравы, невзирая на мои обстоятельства. Я веду записи, но не могу сказать, когда за окном день, а когда ночь. Я засыпаю, когда меня одолевает усталость. И мне слышен бой башенных часов.