Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

– Для начала, – говорю я, – господин Генеральный Секретарь, это не вопрос денег. Я даже могу вам дать бесплатное разрешение на использование этой вещи, но пусть об этом заявят и пусть будет составлен контракт.

– Нам не о чем говорить с тобой и у тебя не будет никакого контракта с нами. Когда ты сочинял эту песню, мы тебя об этом не просили!

– Месье! Одно дело сочинить песню, а другое – использовать ее без разрешения автора. Это разные вещи.

– И ты, прежде чем воспеть подвиги РПФ, разве просил разрешение у кого-то?

– Мне не нужно разрешение для этого, месье. Я могу петь на любую тему, не спрашивая ни у кого разрешения.

– А! Ты так думаешь?

– Да, месье. В этом я глубоко убежден, и я также знаю, что закон разрешает мне требовать соблюдения мои авторских прав.

– Идиот, это я написал авторские права, когда был Министром культуры.

– А так и не скажешь!

Он зло посмотрел на меня и сказал: «Прийти и требовать деньги у РПФ вот так – я воспринимаю это как нападение».

– Нападение, месье? Вы не хотите, чтобы руандийские артисты узнали, что такое прогресс?

– Но мы помогаем руандийским артистам…

– Этого не видно, месье!

Он поднялся, указал пальцем на меня и сказал: «Покиньте мой кабинет сейчас же. Если Вы недовольны, Вы можете пожаловаться, куда хотите».

Я вышел, но я никогда в жизни еще не был так зол.

Мой друг Сафари сказал мне: «Я слышал об этом… очевидно, что если мы подадим жалобу на них, он позвонит в суд и скажет, какое нужно принять решение».

Я ответил ему: «Брат мой, я не хочу жаловаться на них. Он понял, что мне не нравятся их методы – этого мне достаточно».

Популярность моей музыки и моя активность в стране говорили мне, что я заслуживаю немного больше уважения этого человека, который не должен хвастаться передо мной, что он больший патриот, чем я.

На самом деле, образ РПФ, который был у меня в голове со времен конца геноцида, сильно изменился в тот день. Для меня, считавшего, что РПФ – это тутси из-за пределов страны, пришедшие «спасти» тутси внутри страны от геноцида, уничтожения, несправедливости и т. д., в тот день возникли серьезные сомнения в этой гипотезе, и я начал видеть истину в словах тех, кто говорил, что РПФ вторгся в страну, чтобы захватить власть, что это их военные сбили самолет Президента Хабьяриманы 6 апреля 1994 года, зная, что экстремисты хуту собираются убивать нас после этого. Во время этой встречи с Нгарамбе, я понял, что выживший в геноциде – немного значит для РПФ, а главное для них – это интересы партии и власть. Я также понял в тот день, что право умерло в Руанде, и что в нашей стране правосудия не найти.

Я много читал и слышал о том, что РПФ потерял уважение перед лицом права и справедливости, но я всегда игнорировал это и сражался с критиками, которые говорили мне, что нельзя спасать людей для того, чтобы потом их растоптать. В тот день я увидел, что РПФ ничего не делает для жизни руандийцев и для выживших в геноциде, что для них важны только собственные интересы.

После этой почти сорванной встречи я позвонил одной очень влиятельной даме, которая меня очень сильно поддерживала. Мадам Инес Мпамбара. Она была Директором президентской администрации. Женщина тридцати лет, на редкость непосредственная и искренняя, она никогда не пропускала моих концертов. Ей очень нравились мои песни особенно «Twanze gutoberwa amateka» и «Ijoro ribara uwariraye».

Приближенная к Президенту, к Первой Леди и к Министру иностранных дел Луизу Мушикивабо, Директор Президентской администрации любила меня поддразнивать, когда мы встречались на официальных церемониях: «Кизито, ты меня совсем бросил? Даже не пришлёшь СМС?» А я отвечал: «Я не мог этого себе позволить, Мадам».