Рубаи

Поздних рукописей стихов Хайяма много, и они предстают перед исследователями в поразительном разнообразии, как по объему — количеству четверостиший, так и по самому составу, повторяющемуся от списка к списку лишь в малой части. Рукописи хайямовских сборников, как правило, небольшие — двести-триста стихотворений, однако, собранные воедино, они дают внушительную цифру — около полутора тысяч рубаи.

Текстологический анализ этих стихотворений показывает, что в них можно обнаружить немало «пучков» — сближенных по поэтической идее рубаи-вариантов. Это явление исследователи классической персидско-таджикской литературы объясняют следующим образом. Омар Хайям в условиях религиозных преследований был лишен возможности собирать и распространять свои стихи, он набрасывал их на отдельных листках бумаги, на полях рукописей. Ученики единомышленники, слышавшие их от поэта, записывали стихи сразу или спустя некоторое время, в большем или меньшем приближении к авторскому тексту. Так рождался «пучок» рубаи-аналогов. В дальнейших переписываниях и устных передачах количество вариантов разрасталось.

Литературоведы-текстологи вскрыли и еще одно любопытное явление — существование «странствующих» четверостиший. На это обратил внимание известный русский ученый В. А. Жуковский, один из самых первых исследователей истории персидско-таджикской литературы в отечественном востоковедении. В рукописных сборниках четверостиший Омара Хайяма и в изданных текстах Жуковский обнаружил множество стихотворений, засвидетельствованных в диванах других персидско-таджикских поэтов, он дал им название «странствующих». Изыскания Жуковского были продолжены другими исследователями, и результатом этой кропотливой работы был вывод — в лучшем для XIX века издании поэтического наследия Омара Хайяма (Париж, 1867, издатель Дж. Никола) почти четвертая часть стихов, 108 рубаи из 464-х, принадлежит к категории «странствующих».

Право на авторство этих рубаи разделили с Омаром Хайямом такие классики персидско-таджикской литературы, как Хафиз, Аттар (1142–1230), Джалал ад-Дин Руми (1207–1273), Абдаллах Ансари (1006–1088) и другие, причем не только поэты более поздних поколений, но и некоторые предшественники Омара Хайяма. Так, например, два следующих рубаи встречаются среди четверостиший, приписываемых Авиценне:

С ослами будь ослом, не обнажай свой лик!
Ослейшего спроси — он скажет: «Я — велик!»
А коли у кого ослиных нет ушей,
Тот для ословства — явный еретик.

(Перевод И. Сельвинского. Ср. № 113)

Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.

(Перевод Г. Плисецкого. Ср. № 262)

Не единичны случаи широкого «странствования», когда одно и то же рубаи встречается в рукописных диванах (а иногда и в публикациях) трех-четырех поэтов одновременно. Примером может послужить такое четверостишие:

Пью с умом: никогда не буяню спьяна.
Жадно пью: я не жаден, но жажда сильна.
Ты, святоша и трезвенник, занят собою —
Я себя забываю, напившись вина!

(Перевод Г. Плисецкого. Ср. № 293)

Оно приписывается Омару Хайяму, Анвари и Камал ад-Дину Исмаилу (1172–1237). А хайямовское рубаи:

Если все государства вблизи и вдали,
Покоренные, будут валяться в пыли,
Ты не станешь, великий владыка, бессмертен,
Твой удел невелик — три аршина земли, —

(Перевод Г. Плисецкого. Ср. № 164)

встречается среди стихов Афзала Кашани (1195–1265), мастера ярких и остроумных четверостиший, и прекрасной поэтессы Мехсети Гянджеви, современницы Хайяма, с которым она, по преданию, встречалась.

Ограничимся еще двумя примерами. Следующее рубаи входит в состав поэтического наследия как Омара Хайяма, так и величайшего лирика Хафиза:

Не молящимся грешником надобно быть —
Веселящимся грешником надобно быть.
Так как жизнь драгоценная кончится скоро —
Шутником и насмешником надобно быть.

(Перевод Г. Плисецкого. Ср. № 171)

Современник Омара Хайяма поэт Санаи (середина XI в. — 1131 г.), оставивший огромное литературное наследие, разделяет с Хайямом право на авторство такого рубаи: