Рубежи свободы

Нас держали в ужасных условиях – как при нацистах. Морили голодом, даже воду давали по кружке в день. И постоянно избивали. Били не англичане – египетские полицейские, ведь формально Египет – это независимая страна, и тюрьма считалась египетской. Но когда нас выводили на допрос, то там всегда были не египтяне, а англичане – которые, в ответ на наши жалобы, лишь сокрушались притворно: «А что вы хотите, дикие арабы, сочувствуют своим братьям-ливийцам». Затем вежливо, но настойчиво требовали подписать какие-то бумаги. Где говорилось, что мы не имеем никаких претензий к английским властям, и что ливийцы, захватившие «Лючию», никого не убили, а русские, напротив, поубивали не только несчастных повстанцев, но и тех из пассажиров и экипажа, кого сейчас нет среди живых – и трупы выбросили за борт. И нам обещали – подпишите это, и вы будете свободны. Объясняя, что освободили бы нас с радостью, но синьора Лючия сгоряча наговорила такого в адрес Британии и всех англичан, что возникла ненужная напряженность между нашими странами. И что мы будем едва ли не голубями мира, если солжем во спасение. Иначе же будем гнить в этой тюрьме до скончания века.

И я подписал. Решив, что это просто формальность – чтобы выйти на свободу. Меня держали в одиночке, и я не знал, что с остальными. Оказалось, что таких, как я, девять человек. Да, нас освободили – и были журналисты с фотографами, и мы должны были повторить перед камерами то, что подписали. А когда мы после спросили, когда отправимся домой – нам ответили, что никто больше не имеет перед нами никаких обязательств. И только тогда мы узнали, что все остальные, кто ничего не подписал, уже дома! Ну а про нас сказали, что мы желаем остаться в «свободном мире».

Нам выдали немного денег – но их хватило меньше чем на неделю. Мне посоветовали обратиться в католическую миссию – но я туда не дошел. Меня схватили у ворот какие-то типы в штатском и отвезли в полицию как «подозрительного иностранца». И снова два дня в общей камере с каким-то гнусным отребьем – ну а после за мной пришли, не европейцы, по виду местные. И забрали меня, сказав, что «сам уважаемый Салем за него поручился». И это было начало моего персонального ада.

Меня продали в рабство. Самое настоящее рабство, с надзирателями, собаками и плетьми. Рабство с моторами – я был на особом положении, ведь этим вчерашним погонщикам верблюдов нужен был кто-то, умеющий обращаться с техникой, а потому я был более ценным товаром, чем негры и индусы, которых за малейшую провинность забивали насмерть. У меня даже была видимость свободы – особенно после того, как король Сауд официально запретил в своем государстве рабство и работорговлю. Но разве это свобода – работать там, где тебе велят, за койку и кормежку, денег не видя вообще? И мне не запрещено выходить с территории хозяина – но я знаю, что тогда любой встреченный бедуин может безнаказанно меня убить. Здесь цивилизация крохотными островками посреди пустыни, в которой европеец выжить не может. И даже если я как-то доберусь до Эр-Рияда, меня схватит полиция как лицо без документов и будет держать в тюрьме, пока не приедет мой хозяин и не возьмет меня под свое поручительство – а после будут бить плетьми. Или, возможно, даже не станут, сказав, что я уже получил свою долю страданий за попытку побега.

Да, я не один такой. Белые рабы у местных шейхов вовсе не такая редкость. Правда, в большинстве такие как я – для работы с механизмами, а не в каменоломнях. Немцы, итальянцы, французы, поляки – национальность не имеет значения. Но как правило, это изгои, без отечества, за которых не вступится никто. Один шейх хвастался даже тем, что у него есть русский раб – а на вопрос, не боится ли он, отвечал, что этот человек страшится своих соотечественников еще больше, чем плетей, и что он сделал там что-то такое, за что его немедленно повесят. Белых рабынь мне видеть не довелось, кто я такой, чтобы шейхи пускали меня в свой гарем – но я слышал неоднократно, что белые женщины ценятся гораздо дороже местных.

Что я хочу от вас, синьор? Если судьба занесет вас в Неаполь, там возле порта есть переулок Сантонетти, дом пять. Может быть, там живет еще синьора Паола Сартори. И дочка, Лючия, тогда ей было восемь, сейчас, наверное, уже нашла себе мужа. Скажите им, если найдете, что я вспоминал о них все эти годы.

И обязательно зайдите в церковь, что на углу улицы Маджори. Если там еще служит отец Габриэле, расскажите ему все. И поставьте свечку святому Иосифу. А то здесь категорически не терпят ничего христианского – если увидят, бьют жестоко. Если бы знали эти проклятые арабы, как я их ненавижу!

Боже, смилуйся над душой грешника Джузеппе. И если можешь, прости!

Лючия Смоленцева. Рим,

1 июля 1953 г.