Рубикон, или Мир в латах

Обеденный стол с середины комнаты отодвинут в сторону. Вместо люстры висит под потолком неестественно вытянувшееся человеческое тело, и длинные стройные мамины ноги носками почти касаются пола.

Шлем вываливается из рук и с оглушительным грохотом падает на паркет. Я опускаюсь на четвереньки, подползаю к маминым ногам, обнимаю их, силясь приподнять ее. Ноги еще теплые.

– Мама! – шепчу я. – Зачем же ты?..

Мама молчит.

Страница следующая. Мы с дядей Ваней сидим у него в кабинете. На голове у дяди Вани шлем. Такой же, как у меня. Теперь все, кто встречается со мной, носят эти шлемы.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спрашивает дядя Ваня.

– Нормально, – вяло отвечаю я.

Дядя Ваня пристально смотрит на меня.

– Слушай, Илья, – говорит он. – Кажется, появилась возможность помочь тебе!

– Да, – говорю я.

– Да приди ты в себя! Мать ведь уже не вернешь, а жить все равно надо.

– Да, – говорю я.

– Сейчас сюда придут два человека. Они врачи. Они увезут тебя в клинику. Там тебе сделают операцию, и ты снова станешь обычным человеком.

– Мутантом.

– Что?

– Обычным мутантом.

Дядя Ваня молча машет на меня рукой.

Открывается дверь. В кабинет входят двое. Здороваются, усаживаются в кресла, внимательно разглядывают меня. На головах шлемы.

– Здравствуй, Илья, – говорит один из них, высокий худощавый брюнет. – Меня зовут доктор Анри Гиборьян. А это, – он кивает на другого, – доктор Гюнтер Бакстер. Иван Петрович рассказал тебе, зачем мы прилетели?

– Да, – говорю я.

– Ну и что ты скажешь? – Гиборьян смотрит на меня напряженно. Словно от моего ответа зависит его жизнь.

– Я согласен.

Они сразу оживляются, начинают улыбаться друг другу и мне. Я тоже хочу улыбнуться, но лицо не слушается.

– Сколько тебе лет? – спрашивает Гиборьян.

– Семнадцать.

– Самое время выходить в мир.

– Давненько я не бывал в Сибири, – говорит доктор Бакстер дяде Ване. – Прекрасные у вас места!

– Да, – отвечает дядя Ваня, глядя на меня. – Места у нас удивительные!

Они прощаются с дядей Ваней. Тот, слегка помедлив, протягивает руку и мне.

– Не хочешь взять с собой что-нибудь из личных вещей? – спрашивает доктор Гиборьян. – На память.

– Нет, – поспешно отказываюсь я.

Он понимающе кивает головой.

– Самолет ждет нас, – говорит он.

Мне вдруг становится страшно. Словно я что-то украл. Хотя так оно и есть. Я украл у многих из здесь живущих их сокровенные мысли. Люди не любят воров и никогда не прощают их. Даже воров поневоле. Даже друзья. Как дядя Ваня.

Я встаю.

– До свиданья, дядя Ваня. Я еще вернусь к вам, и мы сможем поговорить без этих проклятых шлемов.

– До свиданья, Илья! Будь счастлив!

В дверях я оглядываюсь. Дядя Ваня с грустью смотрит мне вслед. И я понимаю, что встречаться со мной он уже больше не захочет. Воров не прощают.

Страница следующая. Я в клинике. Масса врачей. Сплошь мужчины. Ни одной медсестры. Все в шлемах. На мне шлема нет. Зато стены помещений, в которых я бываю, задрапированы металлизированной сеткой. Меня готовят к предстоящей операции.

Доктор Гиборьян заявляет, что такому унылому хилятику, как я, операции не вынести. Я не обижаюсь, хотя, честно говоря, всегда считал себя крепким парнем. Наверное, я казался себе таким рядом с Псом-Вовиком, Матвеем Карагулько и другими минус-мутантами.

– Тебе нужно набрать мышечную массу, – говорит доктор Гиборьян. – Чем больше масса, тем легче перенести тяготы операции. Пойдем – познакомишься с тренером…

В течение нескольких недель лечение сводится к систематическим уколам и постоянным занятиям на спортивных тренажерах. Бег, прыжки, плавание, поднятие тяжестей, восточные единоборства…

Время от времени доктора устраивают «обмер тела». Тело, естественно, мое. Проанализировав полученные данные, меняют типы физических упражнений. И опять занятия – до изнеможения, до красных чертиков в глазах. И уколы… Порой мне начинает казаться, что меня готовят не к медицинской операции, а к очередным Олимпийским играм. Вот только не знаю, по какому виду спорта. Да и допинговый контроль не пройти. Так что с соревнованиями придется подождать.

Вскоре, после очередного обмера, доктор Бакстер объявляет доктору Гиборьяну:

– Антропометрическая тождественность – девяносто пять процентов!

Гиборьян хлопает его по шлему и подмигивает мне, дружески пожимает руку.

– Вот теперь ты крепок телом, – говорит он. – А как насчет духа?

Я молча пожимаю плечами. Как мама.

Страница следующая. Я лежу на операционном столе. Вдоль стен приборы, приборы, приборы. Никогда еще я не видел столько приборов. От них тянутся к моему телу тонкие щупальца разноцветных проводов и шлангов. Руки и ноги пристегнуты к операционному столу. Чуть в стороне я вижу внимательный глаз телекамеры. Гиборьяна не вижу.

– Генератор? – спрашивает доктор Бакстер.

– Вышел на режим, – отвечает невидимый мне кто-то.

– Назови себя, – просит доктор Бакстер.

– Илья Муромов, – говорю я. – Плюс-мутант, уроженец Сибирского спецсанатория НИИГМ Российской Академии Наук.

– Хорошо, – говорит Бакстер. – Отлично! Через несколько часов ты мне скажешь то же самое. Но я буду уже без шлема, Как и ты сейчас. Не боишься?

– Нет, – говорю я. – Я вам верю.