Рубикон Теодора Рузвельта

Налоговый закон, согласно приказу Платта, не должен был пройти через Палату представителей штата. Спикер Фред Никсон положил его под сукно. Бюрократический процесс слушаний и поправок мог затянуться на годы. Тогда Рузвельт воспользовался своим губернаторским правом отправить с нарочным срочное «кризисное» послание законодателям (Special Emergency Message). Вопрос решался в течение последних нескольких часов перед роспуском ассамблеи на каникулы. Рузвельт пригрозил, что лично явится и зачитает депутатам свое обращение. Спикер Никсон накануне пережил бессонную ночь, но был вынужден огласить послание и поставить закон на голосование. Победу губернатора после подсчета голосов в Палате представителей назвали «оглушительной».

Теодор Рузвельт дал понять, что центр исполнительной власти переместился из гостиничных апартаментов Платта на Пятой авеню в губернаторскую резиденцию в Олбани. Теодор ввел в практику ежедневные пятнадцатиминутные рабочие встречи с прессой. Открытость в политике стала его отличительной чертой. Для консультаций в губернаторскую резиденцию стали приглашать не только крупных и мелких партийных функционеров, но и правоведов, социологов, экономистов из Колумбийского, Корнельского и других университетов штата.

«Мальчик-губернатор» не желал закулисных переговоров, тайных сделок, как это было принято в «невидимом правительстве» — альянсе корпоративного бизнеса и политических «боссов». Он давал интервью направо и налево, не уходил от острых вопросов репортеров, открыто говорил о своих планах. Журналисты отвечали ему взаимностью. Один из бойких газетчиков сравнил Теодора с «распахнутым в душную комнату окном».

Высказывания Рузвельта, зачастую резкие и противоречивые, с удовольствием подхватывались прессой и разносились по стране: «Простой человек может обчистить товарный вагон, образованный же человек может запросто украсть целую железную дорогу», «Гораздо хуже, чем жесткость сердца может быть лишь одно качество — мягкость мозгов», «Не бойтесь ошибок — бойтесь повторять ошибки».

Яркий оратор с запоминающейся внешностью: грудью колесом, поблескивавших очках, крупнозубой улыбкой — Теодор стал кумиром толпы в дотелевизионную эпоху. Кто-то отметил, что Рузвельт «бьет прилагательными, как кувалдами».

Известен эпизод, когда губернатор во время одного из выступлений в церкви так разгорячился, что напугал ребенка в первом ряду громкими лозунгами и воинственной жестикуляцией. Мать расплакавшегося ребенка вскочила, чтобы покинуть аудиторию, но Рузвельт остановил ее: «Не волнуйтесь, мадам, садитесь. У меня самого дома шестеро сорванцов. Детский плач меня не отвлекает».

Побывавший в гостях у губернатора британский военный атташе Кларк был поражен умением Рузвельта, занимаясь чем-то обыденным, например, бритьем, одновременно отдавать многочисленные распоряжения секретарю и диктовать письма сразу нескольким стенографисткам. Писателю О. Уистеру губернатор признался, что у него «не самый блестящий ум, но есть умение действовать». В Олбани Теодор Рузвельт нашел и взял в качестве секретаря Уильяма Лоуба, сына немецких иммигрантов. Исполнительный и столь же работоспособный, как и Рузвельт, Лоуб станет его персональным помощником и первым в американской истории президентским пресс-секретарем.

Рузвельта по-прежнему волновали фундаментальные вопросы, в частности, выбор курса страны. По какому пути пойдут США — по пути социального прогресса, совершенствования законодательства и морального оздоровления общества или же по пути коррупции и самодовольства, который может привести только к упадку нации?

Губернатор обозначил в общих чертах программу действий, которую он эффективно продолжит, когда попадет в Белый дом. Программу, которую он сам назовет «Честным курсом» (Square Deal). Среди ее важнейших положений: контроль за деятельностью корпораций и борьба с набиравшими силу монополиями, усовершенствование социального законодательства, охрана природных ресурсов страны. Критика сыпалась на него и справа, и слева. Одни считали его зарвавшимся радикальным реформатором, другие — честолюбцем, позером и популистом. Тем не менее, в Нью-Йорке начали инспектировать и закрывать «рабовладельческие» предприятия, где ущемляли и обирали иммигрантов, учителям государственных школ повысили жалование, а домохозяйки впервые увидели на упаковках продуктов дату изготовления.

В 1901 году в Соединенные Штаты приехал один из самых известных в то время художников Василий Верещагин. Он был первым из русских живописцев, добившихся признания и персональных выставок как в европейских столицах, так и в Америке. Его современник Теодор Драйзер в романе «Гений» отправил главного героя на выставку Верещагина, где тот «был потрясен великолепной передачей деталей боя, изумительными красками, правдивостью образов, ощущением трагизма, мощи, опасности, ужаса и страданий, исходившими от этих картин».