Рубиновый лес

«Дура», – прочитала я по его сухим и задрожавшим губам, а затем коснулась своей изумрудной серьги в правом ухе – точно такой же, какая до сих пор висела у Сола в левом. Две части одного целого.

Он беззвучно всхлипнул, покачав головой в ответ.

– Как вам это удалось, драгоценная госпожа?

Заворожённый шёпот Ллеу, осмелившегося подойти ко мне первым, заставил меня неохотно повернуться. Хагалаз не обманула: хлопковое платье из Луга и плащ Дайре с чёрным мехом куницы остались невредимыми, будто не рвались на мне вместе с плотью и мышцами ещё час назад. Должно быть, Ллеу решил, что секрет именно в одежде, почему и тронул край моего рукава рукой, стянув перчатку с пальцев. Те были покрыты ритуальными шрамами, и их прикосновение не вызвало у меня ничего, кроме отвращения. Я отдёрнулась, и Ллеу, склонив голову в извиняющемся жесте, так же благоговейно спросил:

– Солнечная кровь. Значит, она и впрямь работает?

– Работает, но не так, как пытался заставить её работать ты, убивая невинных людей.

– Госпожа, я…

– Ты получил письмо от ярла Дану? – спросила я с надеждой, ведь Дайре должен был оповестить о Роке Солнца и драконе-заговорщике все города девяти туатов без исключения. Однако, судя по недоумённому прищуру Ллеу, он ничего не получал. Этого и следовало ожидать: Сенджу наверняка приложил все усилия к тому, чтобы мой отец оставался в неведении. – Грядёт нечто ужасное, Ллеу. У нас мало времени. Мне нужно поговорить с отцом, но сначала немедленно отпусти Сильтана и Соляриса.

– Как прикажете, драгоценная госпожа.

Я опешила, не ожидая, что он и правда послушается. Но звякнули цепи, щёлкнул ошейник, и все оковы с лязгом осыпались на пол, едва хускарлы сделали пару поворотов ключами, склонившись над Сильтаном и Солом. Однако даже шум и возвращённая свобода не привели первого в чувства, зато Солярис, мягко опустив брата, поднялся на ноги и растёр запревшие ссадины на запястьях и шее. Смотрел он, правда, не на меня, а на Ллеу, не понимая причину его уступчивости точно так же, как и я.

– Казнь отменили, моя госпожа, – сообщил Ллеу нараспев с доброжелательной улыбкой, которая не могла не таить какой-то подвох. – Истинный господин нынче очень великодушен. Утром он проснулся в удивительно хорошем расположении духа и смиловался над королевским зверем с его сородичем. Солярису более ничего не угрожает, они всего лишь находились под присмотром до вашего прихода. Король Оникс велел отпустить их, когда явитесь вы.

Страх. Почему-то вместо радости я почувствовала именно его. Инстинкты реагировали быстрее разума, и нервы натянулись, как струны на лютне, готовые лопнуть. Ведь мой отец никогда бы не проявил милосердия к врагам – он не жалел даже младенцев, потомков свергнутых королей, не говоря уже о тех, кого и вовсе не держал за людей. А если он всё-таки пошёл на столь великодушный шаг, то почему ждал именно моего прихода? Зачем заставил меня думать, что мои друзья по-прежнему в опасности? Боялся, что иначе я не вернусь?

– Где сейчас мой отец, Ллеу? – требовательно спросила я.

– Здесь, дочь моя. Я так ждал тебя.

И снова страх, который я не должна была испытывать, глядя на то, как на крышу взбирается мой отец – румяный и полный сил. Советники и хускарлы больше не придерживали его под локти и не помогали идти, а на лице не было ни тисовой маски, ни зловонных язв: кожа сияла здоровьем и молодостью. Лишь вокруг васильковых глаз, цвет которых передался мне, по-прежнему расходились лучики старческих морщинок, но взгляд их тоже изменился. Он более не был жёстким и волевым, рассказывающим о пройденных войнах и пережитых трагедиях, и он не становился по-отечески нежным, когда падал на меня. Взгляд Оникса был равнодушным и безжизненным, точно у мертвеца. И лишь губы украшала торжественная улыбка.

– Ещё одна хорошая новость, – прошептал Ллеу мне на ухо довольным тоном. – Мои усилия дали свои плоды. Истинный господин полностью выздоровел!

– Ллеу… Присмотрись. Это не истинный господин.

Всё-таки выманили меня, а не я. Но, в отличие от всех остальных, я по крайней мере понимала это. Чтобы отличить отца от поганого притворщика, мне даже не нужен был никакой сейд. Я всегда хотела, чтобы отец гордился мною, поэтому с детства изучила его от и до: держит подбородок опущенным – выражает одобрение, сжимает губы – сдерживает злость, а прижимает большой палец к виску – хочет рассмеяться, но сдерживается. Оникс никогда не ходил, заложив руки за спину, никогда не носил этот вычурный плащ, пошитый ещё на его Вознесение из одних драгоценностей. И он уж точно никогда не улыбался.

– Что ты сделал с моим отцом, Сенджу? Где он?

– Там же, где твой непутёвый сейдман в последний раз делал ему припарки из чернотелок, – ответил Сенджу, и внешность Оникса начала сползать с него точно так же, как прежде с меня сполз эффект от солнечной крови: слой за слоем, дюйм за дюймом. – Уже сутки как лежит мёртвый в своей постели.