Рубцов возвращается

– Постойте, постойте… Дайте подумать… Вы говорите, что вы можете мне помочь найти Васеньку?

– Не только помочь, но доставить вам живого и здорового сюда на квартиру…

– Значит… кто же похитил его?..

– А кто бы ни был!.. – с усмешкой отвечал Рубцов, – но успокойтесь – только не я… Похитил Васька-Волк по заказу Клюверского доверенного Айзенштейна… пятьдесят тысяч обещано!.. Да только у них Васеньки нет!..

– Как нет? Где же он?.. Что вы меня путаете… я не понимаю ни слова?!

– А дело очень просто: украл Васька-Волк, да я вырвал из его рук добычу, – мол, не по чину берешь, и прихожу к вам и говорю: меняйте ухо на ухо – вы мне паспорт и все бумаги вашего братца, а я вам взамен Васеньку… Поняли!

Голубцов задумался… Но раздумье было непродолжительно…

– Извольте, я согласен… Вот бумаги! Где ребенок? – воскликнул он и, отворив бюро, достал связку пожелтевших от времени бумаг… – Рубцов снова улыбнулся…

– Нужна еще маленькая формальность… Пропишите этот паспорт в участке, и прикажите взять свидетельство, что нет препятствий Василию Голубцову к выезду за границу… Вот когда вы добудете заграничный паспорт на это имя, тогда ребенок ваш – иначе нет и нет…

– Но ведь это будет подлог… Я боюсь, могут допытаться… – отговаривался Голубцов…

– Это еще вилами на воде писано, – шутил Рубцов. – Даю вам срока до завтра, до десяти часов утра. Будет паспорт – будет Васенька, не будет – лучше и не ищите.

– Извольте, – я согласен, – сказал он коротко, – завтра в десять часов, вы получите паспорт.

– А вы обратно вашего Васеньку, только помните, уговор лучше денег. Измените мне, на себя не пеняйте, – нет еще тех стен, чтобы удержали Рубцова, и нет еще человека, которому он поклялся бы отмстить и не отмстил! До свиданья.

– Где ж увидимся? – спросил быстро Голубцов, провожая Рубцова.

– Здесь, у вас! – Он вышел.

– Что за удивительный, непостижимый человек! – говорил сам с собой адвокат, оставшись один… Да будь он на настоящей дороге. Это был бы гений!

Отдав через старшего дворника нужные распоряжения о записке паспорта в участке и о взятии свидетельства на получение заграничного паспорта Голубцова, получив их, сам отправился в адресную контору и взял, якобы за больного брата, заграничный паспорт. Около восьми часов вечера, юркий адвокат из еврейчиков, согласно записке, попыхивая сигарой, сидел уже в кабинете Голубцова.

– Дело, которое вы начали, против моего клиента, – говорил он, довольно нахально: – не выдерживает ни малейшей критики. Существование Василия Карзанова ничем еще не доказано. Но мой доверитель чрезвычайно мирный человек, он не любит процессов.

– И запрещений? – вставил хозяин.

– Ну да, и запрещений, не скрываю, – поправился еврейчик: – и потому через мое посредство предлагает вам мир на выгодных для вас условиях.

– Зачем же мировую, если вы предполагаете, что Василий Карзанов, которого я состою опекуном, является самозванцем.

– Больше даже – прищурил глаз Айзенштейн: – я допускаю даже, что никакого Василия Карзанова не существует!

– Но надеюсь, что все бумаги и метрики, представленные мной в суд, вполне достоверны и законны.

– Никто и не сомневается!.. Да, он мог существовать, но где же он теперь?..

– Как где? Он у меня…

– У вас?.. – с легкой, чуть заметной улыбкой переспросил Айзенштейн. – Удивительно… Я что-то слышал… впрочем, дело ваше, я явился предложить вам со стороны Казимира Яковлевича Клюверса мировую, чтобы раз и навсегда покончить со всеми этими появлениями наследников из-под пола, как «деус-екс махина». Словом, мы выделим на часть вашей покойной супруги вдвое, понимаете ли, вдвое больше того, что ей приходился. Все завещано вам… следовательно, мы выдаем вдвое вам, а вы, взамен этого, дадите мне все подлинные метрики Василия Карзанова!.. церковь в Сибири, как вы изволите знать, сгорела вместе с книгами, в консисторию они еще отосланы не были, следовательно, и вы, и мы будем вполне спокойны.

Голубцов молчал. Предложение Айзенштейна было довольно заманчиво, а главное, оно развязывало ему руки относительно Рубцова… Теперь, когда дело шло только о куше, ему было уже дела мало до Васеньки, а выдача ложного паспорта Рубцову казалась преступлением, неминуемо влекущим за собой кару закона.

Голубцов молчал, словно в оцепенении. Айзенштейн словно воспроизвел все его самые задушевные мысли и желания. Голубцов жаждал громадного богатства, но только не для своего пасынка, а для себя, исключительно для себя! Теперь, со смертью Пелагеи Семеновны, он был свободен… и вся жизнь была пред ним.

– Извольте, я согласен в принципе, – проговорил, наконец, Голубцов: – но не в сумме… Я прошу, чтобы прекратить все действия против Клюверса, долю покойной жены моей впятеро!

– Впятеро не впятеро, а вдвое дадим! – отозвался еврей.

Постыдный торг начался. Один покупал, другой продавал имя и законность рождения несчастного ребенка.

– Вчетверо – и ни копейки! – вставая с места, проговорил Айзенштейн: – я больше не уполномочен…

– По рукам, что с вами делать! – отозвался адвокат и хлопнул по рукам с еврейчиком. – Когда же и где писать акт? – переспросил он деловитым тоном.