Ручьём серебряным к Байкалу

– Да я же вижу, что нравится. На Новом годе ты её приревновал, вспылил и хотел увезти. Одну! Да тут – я. Помешала… вам, – ядовито, с уже сжатыми губами усмехнулась Елена. – Ну конечно, она хорошенькая, молоденькая, бойкая… а я… а я уже старуха. Списанная, говорят о таких, лошадь. – Елена всхлипнула, однако тут же спросила деловито и строго: – Так у тебя она? Признавайся, не юли!

– Не выдумывай. Мне надоела твоя болтовня.

– Ни у друга, ни у подруг, ни у родственников, ни у тебя, – где же она, негодница?

– Поищем. Найми в помощники частного детектива. Вот, возьми деньги.

Она с притворной неохотой приняла из его рук увесистый конверт, привскрыла, порицающе покачала головой:

– О-о, да тут сто-о-о-лько, щедрый ты наш папочка, что хватит нанять целый полк детективов.

– Вот и найми полк.

Она ядовито втыкалась в него глазами:

– Машка у тебя! И ты, Лёвушка, цинично откупаешься от меня. Смотри, смотри прямо в глаза – не отворачивайся!

– Пошла ты к чертям! Не болтай вздора. Мне пора: дела.

– У тебя, у тебя она! И – пусть, и – бес с вами. – Помолчав с прикушенной губой, вдруг грузно и дерзко нависла руками на его плечи, утягивала его книзу, силясь, как бы гнула: – А со мной ты будешь жить? Будешь? Отвечай, шкодливый кот!

– Д-дура! – слегка, но жёстко оттолкнул он её.

– Заявлю на тебя в милицию за совращение Маши – забегаешь после! Сразу заголосишь: давай, Леночка, поженимся.

– Замолчи, наконец-то!

– Так не хочешь на мне жениться? – сказала она очень тихо, выдавленно, едва разжав зубы, и в её глазах отшлифованно, нацеленно взблеснуло.

– Нет, не хочу. До свидания.

– Что ж! Как знаешь, мой любвеобильный ласковый зверь. Топай. А я посижу пока, подумаю.

Через несколько дней Льва вызвали в милицию. Он предстал перед оперуполномоченным роскошно одетым важным, сановным господином, к тому же – с двумя долговязыми, бритыми охранниками, которые сначала вошли в кабинет, с тупой звероватостью и не здороваясь посмотрели на оперуполномоченного, а потом развалко вышли в коридор. Оперуполномоченный, потеющий, а теперь мгновенно взмокший толстяк, оторопело натужился. Скатывающимся на сипоту голосом начал опрашивать Льва, но путанно, уклончиво, мудрёно: видимо, до такой степени растерялся, что никак не мог смекнуть, какая же опасность может исходит лично для него от этого надменного и, похоже, всесильного толстосума с замашками пахана. Лев перебил его и спросил прямо:

– В чём, любезный, вы меня подозреваете?

– Да вот, Лев Павлович, письмо интересненькое получил. – Толстяк прощупывающе пристально и многозначно взглянул в глаза Льва: – К слову, Лев Павлович, начальству ещё не показывал.

Лев понял, что этот поросёнок выслуживается перед ним. Видать, учуял поживу и кормушку. Что ж, он получит свою порцию желудей. С ледяным безразличием прочитал, отпечатанное на принтере, без подписи: «Прощупайте как следует Льва Ремезова. Не у него ли в Чинновидове живёт пропавшая Маша Родимцева. Нагряньте неожиданно в его дом, переворошите всюду. Там она, увидите! Арестуйте его, отдайте под суд за совращение…»

Ясно: она вздумала погубить его.

– Сколько вам дать денег, чтобы вы хорошо искали? – Лев едва-едва шевелил неожиданно задеревеневшими губами. – Надеюсь, вы понимаете, что я говорю лишь о спонсорской помощи?

– Я прекрасно понимаю, Лев Павлович, что вы предложили спонсорскую помощь правоохранительным органам, – непредумышленно вкось усмехнулся оперуполномоченный и, скрадывая свою мимолётную искривлённую улыбку, стал потирать шею, вздыхать по-бабьи. Он отчётливо прочёл в словах Льва: сколько вам дать денег, чтобы вы не разыскивали Марию Родимцеву и отвязались от меня?

– Ну-у-у, – вроде как задумался оперуполномоченный, уже ожесточённо потирая шею.

Лев не ждал ответа – подал пачку. Оперуполномоченный, покряхтывая и зачем-то озираясь, хотя в кабинете они были одни, небрежно, но инстинктивно хватко взял деньги.

– Хорошо ищите.

– Постараемся, Лев Павлович. Но надо бы, гх, набавить: издержек, поверте моему опыту, будет через край.

Лев дал ещё пачку. Молчком вытянул из папки оперуполномоченного письмо с конвертом, смял, положил в пепельницу, поджог. Молча же, лишь полукивком попрощавшись, вышел из кабинета.

Точка: надо исчезнуть, раствориться в воздухе! Елена не угомонится, а опер может очухаться, – и у него, и у его доблестных коллег могут умножиться аппетиты.

50