Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех

Распорядители расстарались, чтобы учесть иноземный политес и обычаи, вплоть до подставок под трости и шкатулки с противоядиями для склочной Альтавины, вплоть до плевательниц особой формы для олетской знати, заведшей странный обычай жевать смолу дерева Ям. Трибуны были разбиты по секторам и так умело подогнаны одна к другой, что главные противники были разведены по разные стороны ристалища, а между ними расположились страны, не принимавшие активного участия в турнире.

Как полагалось в любом приличном церемониале, значились в списках глашатаев зачинщики и ответчики. Вызов бросали знатные рыцари бывшего королевства Ферро, принимали его воители Сельты.

Эрей, щурясь от яркого солнца, осмотрел трибуны Сельты, Олеты и наконец задержал взгляд на воинах Антанны.

Мятежный брат Императора прибыл с малой свитой, но с такой впечатляющей охраной, будто боялся немедленного заточения. Правильнее сказать, он прихватил малое войско возжелавших принять участие в турнире, однако считанные единицы боевой сотни рискнули выйти на ристалище.

Свита Линара была совсем уж неброска и открыто старалась затеряться в толпе, слиться с креслами, дабы не мешать господину веселиться. Антанна не была богата истинной знатью, возносившей родословные едва ли не к Эттивве-Разрушителю; эта сонная окраина дала приют десятку мелкопоместных дворян сомнительного происхождения да с полсотни просадивших состояние купцов, весьма сходных обликом с дворянами. Подобную мелочь на императорский турнир, понятно, не приглашали. А вот с войском случай был особый.

Войско Линара в большинстве своем состояло из наемников, весьма знатных, родовитых, младших сынов известных фамилий. Костяк его составляли неугомонные селты, унюхавшие войну с Ферро и не упустившие шанса в ней отличиться. Вот эти-то селты не решались теперь шагнуть на ристалище, дабы не сражаться с братьями за ломаную ракушку, не переходить дороги прославленным Даго-и-Норам. Они свято верили в победу Эмберли и возносили за него молитвы Единому.

Налюбовавшись сотней, рассевшейся в креслах с самострелами на коленях, маг скользнул рассеянным взглядом чуть выше и потянулся к мешочку на поясе. На миг пригрезилось: высокий статный мужчина, темноволосый, медноглазый, сидит, будто наместник, над свитой, у ног его девушка с бледным лицом, теребящая черную косу, они говорят о турнире, о схватках и шансах… Видение схлынуло талой водой, оставив привкус угрозы. Верхние кресла вновь стали пусты: ни мужчины, ни девушки.

«Ни Лорейны! – невпопад подумалось Эрею. – А ведь обещала!»

В то же мгновение ему привиделся огромный змей; он летел по небу, тяжелый, неповоротливый, блестел на солнце аспидной чешуей. Что-то мешало его полету, клонило к земле; воочию маг увидел жало оперенной стрелы, нацеленной в самое сердце крылатого гада, ощутил себя несущим смерть наконечником, но тут Эрея окликнул Линар, и он вернулся в реальность.

На поле тем временем герольды зачитывали список зачинщиков.

Большинство выезжавших на ристалище рыцарей маг знал, иных даже с младенчества. Наслышан был о родителях, о славных наставниках, о регалиях и заслугах духовных. Сильны были рыцари Ферро, ничуть не уступая воинственным соперникам; и реяла над полем Алая Корона, ставшая стягом Империи.

– Доблестный рыцарь Эствик.

– Доблестный рыцарь Фигизмунд, сын Ратлика Меченосца.

– Доблестный рыцарь Праллет…

Имена, имена… Одних этих имен было достаточно для вызова на поединок. Они подобны были латной перчатке, брошенной под копыта коня. Сельтские трибуны шумели, гудели, поперек герольду прославляя своих, суля недругам многие неприятности. Ферры со своих мест отвечали на оскорбления хулой и издевкой, но до драки не дошло, и загодя заготовленные комья грязи в противников не полетели, хотя гвалт стоял невыносимый.

– Доблестный рыцарь…

– Доблестный…

– Доблестный рыцарь, пожелавший остаться неизвестным и на время турнира принявший имя Даритель.

Маг нахмурился, и почти тотчас к нему повернулся Император, требуя объяснений. Объяснения были излишни, да и ответчик выбран неверно, но то, что случилась импровизация в столь тщательно отрепетированном спектакле, сомнений не оставляло. По правилам каждый рыцарь, доказавший свою родовитость и храбрость, имел право принять участие в императорском турнире. Но если того требовали обеты или иные обстоятельства, имя рыцаря оставалось неназванным, и храбрость он доказывал уже на деле, рискуя жизнью и пытаясь снискать славу и чины на поле брани. Рисуя заново судьбу острием копья, как пели, не скупясь на сравнения, трубадуры.