Рудная черта

Это жестокий, но, в общем-то, благой, разумный и спасительный для человеческого обиталища замысел. Под корень истребить одних, чтобы спасти всех. И вот ведь как оно вышло. Вот как обернулось… Именно попытка избавиться от тех, кто способен, точнее, кто мог быть способен открыть запретный Проход и привела в итоге к его открытию. Беспощадная логика непростой эрдейской жизни. И кто виновен в случившемся? Кто повинен больше? Кто меньше? А кто неповинен вовсе? И есть ли такие вообще?

Бернгард, хранящий порубежье? Кто посмеет его обвинять? Магистр лишь делал, что положено делать старцу-воеводе любой Сторожи, приложив всю свою волю и старание… Правильно ли делал? Наверное, правильно. Так бы поступал на его месте и старец Олекса. Так бы поступил и сам Всеволод. Поступил бы? Так бы? Да, пожалуй. А как ещё поступать, если на одной чаше весов — судьба обиталища, а на другой… А что на другой — не важно. Если на одной чаше целый мир — всё остальное уже неважно. Первая чаша перевешивает изначально. Всё перевешивает, любое перевешивает. Всё и любое в этом обиталище.

Ведьма Величка? Мать Эржебетт? Виновна ли она? Виновна, вне всякого сомнения, ведь именно её слова и именно её кровь разомкнули рудную границу. Но… (Ох, уж это выпирающее, к месту и ни к месту треклятое «но»!) Но Величка — мать! Мать Эржебетт…

Представляла ли отчаянная и отчаявшаяся ведьма, насколько губителен будет разрыв заветной черты для людского обиталища? Конечно, она прекрасно знала об этом, раз была посвящена в древнюю тайну. Но что значит для любящей матери благополучие всего остального мира, когда речь идёт о спасении родного дитя, обречённого на мучительную смерть в огне. О, здесь чаша весов уже иная. Здесь вообще нужны другие весы.

И ещё… Ведала ли Величка, что ждёт Эржебетт, брошенную в Проклятый Проход, там, за чертой? Вероятно, догадывалась. Скорее всего. А ещё скорее — она знала наверняка, что встречи с тёмными тварями дочери не избежать. Знала, что первыми с тёмной стороны придут оборотни, учуявшие своим звериным чутьём разорванную границу миров, горячую кровь и живую плоть. Знала, что волкодлак пожрёт дочь, избежавшую тевтонского костра. И — опять-таки — знала, что дочь после того не умрёт… полностью — нет, что продолжит жить. Иначе, в новом качестве. В нём, в волкодлаке. Как, впрочем, и он — в ней.

«Мы — друг в друге».

«Она — во мне, я — в ней».

Это лучше костра. Или хуже? Или всё же лучше? Величка сочла, что лучше.

Нет, ведьма-мать не просто спасала ребёнка от одной смерти, чтобы предать другой. Мать дарила дочери другую жизнь вместо небытия. Не самую лёгкую, но всё же жизнь, которая возможна и по ту, и по эту сторону рудной черты. Величка одаривала Эржебетт по своему усмотрению и, как это часто водится, не спрашивала мнения любимого чада о навязанном даре. На берегу Мёртвого Озера мать в последний раз решила за дочь. Всё решила.

Единственное, чего не могла предусмотреть ведьма, что к разверзшейся бреши выйдет не простой оборотень. Или всё же могла? Тоже? Откуда знать. Теперь-то… им-то…

Впрочем, всё это уже не имеет значения. Ни малейшего.

Былые события свершились и навеки остались в прошлом. А сегодняшняя реальность такова…

Бернгард сейчас где-то там, наверху, на стенах обречённой крепости, готовится к отражению очередного штурма. Ведьма-мать Величка давно мертва и покоится в мёртвых же водах. А её спасённая великой ценой дочь, то, во что обратилась, то, чем стала прежняя Эржебетт — вот она. Лежит перед Всеволодом, запертая в саркофаге в ожидании… Чего?

Какова её вина? Какова степень её вины?

Эржебетт… Ведьмина дочь… Лидерка и оборотень-волкодлак… Пусть даже это существо не отняло ни одну человеческую жизнь (что маловероятно, но — пусть). Однако, именно она… оно обрекло на Набег всё людское обиталище. Просто потому, что Эржебетт, оказавшись в Проклятом Проходе, не пожелала отсекать себе дорогу назад. Просто юница — тогда ещё почти ребёнок — боялась. Боялась остаться одной. Навеки. Во мраке. В чужой, чуждой тьме. Просто детский страх оказался сильнее взрослых забот о судьбах мира. Просто Эржебетт очень хотела вернуться и потому она помешала Бернгарду закрыть брешь. Вот и всё.

А после ребёнок стал тёмной тварью.

Или где-то в глубине души Эржебетт всё же стала ею раньше? Когда отроковица не пожелала взрослеть, а предпочла остаться неразумным, безответственным ребёнком.

И вот теперь… Хочешь — вини её теперь, хочешь — прощай. Хочешь — казни, хочешь — милуй.

Но что теперь решит казнь? И что теперь решит милость?

— Когда Проклятый Проход окончательно обрёл власть над Мёртвым Озером, когда две тьмы разных миров слились в ночи воедино и раздвинули озёрные воды, я вернулась, — вновь услышал Всеволод голос Эржебетт. — Я перешла рудную черту в звере. А зверь — во мне. Наверное, на это и надеялась мать, замышляя моё спасение.

Глава 2

— Всё же странный способ спасти ребёнка, — хмуро заметил Всеволод.

— Он тогда был единственно возможным. Я не стараюсь оправдывать мать, но…