Рудобельская республика

— Продолжим, товарищи, партийное собрание. У нашей организации уже есть свои ячейки в Лучицкой, Паричской и Глусской волостях. Все члены партии и красные партизаны имеют кое-какое оружие и готовы драться, а если потребуется, так и умереть за власть Советов. Но, товарищи, уездный комитет предупреждает, чтобы не было неорганизованных, бессмысленных стычек с немцами. Многих мы уже склонили на свою сторону, они не только нам сочувствуют, но и помогают иногда. Согласно договоренности с нашим правительством, немцы должны скоро уйти из Белоруссии. Только надо их проводить с тем, с чем пришли. Не дать ни одного зернышка. Думаю, это нам удастся. Еще вопрос. Вы знаете, товарищи, что в Загальских болотах, да и здесь по хуторам, еще шныряют шляхетские бандюки — Казик Ермолицкий, Плышевский, братья Перегуды и вся их свора. Они уже немало уничтожили наших людей. А как только уйдут оккупанты, вот увидите, явятся сюда. Теперь немцы охраняют Берков, Медухов, Хоромное и Сереброн — все осиные гнезда. Но как только начнем делить их землю, придется столкнуться лбами с этой шляхетской шайкой. Так что передайте своим хлопцам, если где-нибудь которого поймают, пусть судят так, как они судили Аникея.

Потом Соловей сообщил, что в следующее воскресенье в Гатовичском лесу, возле «чудотворной» часовни, будет большое богослужение. Вот там можно и собраться всем командирам взводов, отрядов и партийцам-большевикам.

…Как только выглянул месяц, к кринице, над которой стояла замшелая часовня, стали собираться люди. Кто ехал, а кто прошел пешком двадцать — тридцать верст. Сюда собирались калеки и слепые со своими хворостями, женщины и мужчины, старые и дети. Вокруг часовни рассаживались бородатые лирники и обшарпанные нищенки. В церкви служили аж три попа: исповедовали, крестили, святили воду, с хоругвями ходили вокруг криницы. Собирались сюда и парни с девушками. Постоят немного в церкви и расходятся группками по лугу да по дубраве. После таких богослужений и попадали кошевичские девчата замуж в Карпиловку да в Курин, а рудобельские — в Лясковичи или в Заболотье.

При немцах возле часовни уже не устраивали прежних кирмашей, не продавали ни розовых пряников, ни длинных конфет с кисточками. А народу все равно собиралось много. Одни — чтоб помолиться за душу «убиенного раба божьего», другие — чтоб набрать святой воды от лихоманки или дурного глаза, третьи — увидеться с братом или сватом, поговорить с кумом, которого давно не встречал. А молодые, как говорили бабки, «чтоб покрутить хвостом».

В последнее время к часовне приходили «безбожники» и «кооперативщики», лузгали семечки, смеялись, пили «святую» водицу и шатались по лесу.

В заросли лесными тропинками пробирались Соловей с Левковым, Прокоп Молокович с Левоном Одинцом. Вокруг них располагались на траве хлопцы из Катки и Зубаревич, Шкавы и Заваленов. Для виду ставили бутылку, раскладывали ломти хлеба с салом, чтобы вдруг какой-нибудь Каленик не раскумекал, что и тут собрались «ревкомщики»; если наскочит немецкий офицер с патрулями, пускай все выглядит как у людей.

Командиры взводов докладывали, кто еще записался в партизаны, сколько есть винтовок и ружей. И все в один голос жаловались, что мало патронов и пороху.

Хлопцы рассовывали за пазухи свежие листовки, отпечатанные в смоленской и бобруйской типографиях или оттиснутые на шапирографе. Собирались небольшими компаниями и расходились кто куда. В разные стороны уходили и ревкомовцы. Ночевать им в одном месте было нельзя. Хоромное, где Александров отец арендовал землю, было гнездом лютых шляхтюков, там каждый готов был Романова сынка живьем поджарить на собственном мизинце. Поэтому Александр где дневал, там не ночевал. Только Марылька и знала пристанище брата. Приходила иногда к нему, приносила чистую рубаху, а порою и кусочек сала.

Дело было к осени, когда на пару с Тимохом Володько Александр на кооперативной фурманке отправился в Бобруйск. Пропуск ему выдал волостной староста Михаил Звонкович и ободрил:

— Тут, браток, все по форме. Гони хоть до самого Вильгельма. Ни одна собака не гавкнет.

И в самом деле, все обошлось без сучка, без задоринки. Раза три останавливали патрули. Взглянет который на большую синюю печать с орлом, ткнет обратно жесткую картонку, буркнет: «Fahr!»[25] — и снова гремит по разбитому шляху телега.

В Бобруйске Тимох поехал на склад к Лиакумовичу, а Соловей соскочил возле знакомой чайной. За столами сидели несколько мужиков со своими котомками. Пили чай острые на слово бобруйские извозчики и чумазый кочегар со станции. Из боковушки стрельнула глазами Роза, которую Александр уже встречал здесь и в книжной лавке старого Агала.

Она сначала подошла к кочегару, поставила перед ним тарелку картошки с селедкой, потом начала сметать крошки со стола, за которым сидел Александр. Незаметно улыбнулась ему и прошептала: