Рудобельская республика

Потом приходит Левков, за ним — Андрей Падута. А утром не только в Карпиловке или Рудобелке, а верст за двадцать от них висят на заборах листовки, подписанные Бобруйским уездным комитетом РКП(б): «Не давайте немецким оккупантам вывозить народное добро, разоружайте солдат, создавайте партизанские отряды».

И снова возле холопеничских мостов и в Гатовичской пуще гремели выстрелы, хлопцы и дядьки в лаптях и зипунах, как привидения, выскакивали из лесу, заворачивали подводы, забирали у солдат карабины, а их со связанными руками гнали обратно. Немцы не очень-то и сопротивлялись: им самим все уже опостылело, да и знали солдаты, что здесь они временные гости, а из дому доходили слухи, будто и там народ бунтует.

Все чаще в казармы и избы, где стояли солдаты, попадали маленькие газетки. В них коммунисты призывали немецкий народ свергнуть кайзера Вильгельма, как это сделали русские со своим царем, забрать бюргерские земли и заводы, начать строить новую жизнь в вольной Германии. Солдаты читали и перечитывали эти листки, прятали их от офицеров, шептались между собой и не спали ночами в чужой, непонятной и бедной лесной стороне.

Они нехотя выезжали собирать контрибуцию, нехотя шли охранять волость и шататься ночью по селу, чтобы спокойно спали коменданты и офицеры. За себя солдаты не очень боялись. Партизаны предупреждали: если они не будут лезть на рожон, никто их не тронет. Так и получалось. Только увидят на дороге вооруженных мужиков, сразу поднимают руки. Отстреливаться нет смысла: мужиков с винтовками обычно раза в три больше, чем конвоя при самом большом обозе. Только моргнуть успеешь, а партизаны уже спереди, и сзади, и со всех сторон появляются из-за кустов. Куда тут денешься? Да многие и сами понимали, что солдат превратили в грабителей, что грех забирать хлеб у таких же крестьян, как они сами, что надо помочь русской революции, а не душить ее. Одним словом — думай, солдат, как дожить тебе до встречи с родным краем, а ее, встречи этой, каждый ждал с недели на неделю, со дня на день.

Идут ночью по селу три-четыре солдата с карабинами. Видят, в хате ярко горит лампа, пиликает гармошка, ухает бубен с колокольчиками. Надо же посмотреть, что там такое. Зайдут, грозно спросят: «Кто ест козяин?», а девчата уже подвигаются на лавке, дают им место, сыплют в пригоршни семечки, приглашают на вальс.

Ну как тут быть суровым, если синеокая Дуня так похожа на его Терезу или Марту? И хлопцы добродушно приглашают: «Komm, Kamerad, танчить». Как удержаться? Отдает молоденький солдатик карабин товарищу, кладет руку на тугое плечо и гремит подкованными сапогами, аж лампа трясется. Глядишь, и второй разохотился, только самый старший сидит на лавке, обняв три карабина.

Выйдут на улицу, полезет который-нибудь в карман за зажигалкой, а там уже что-то шуршит. Придет в казарму, посмотрит, оказывается — свежая газетка. А в ней пишут, что в Баварии бастуют батраки, в Мюнхене рабочие вышли на улицы с красными флагами и приветствовали русскую революцию.

Немецкие коммунисты призывают солдат вернуться на родину и направить штыки против помещиков и фабрикантов. Вот и разберись, солдат! Прочитает, и хочется с кем-нибудь посоветоваться, вместе подумать. Тихонько ткнет газетку соседу: своя же, немецкая. «Смотри-ка, что пишут. Выходит, и дома беспокойно. Да и жена намекала в письме, что бурлит все вокруг».

Так и ходит из рук в руки листовка или газета, которая неизвестным путем попала в солдатский карман.

Комендант зеленеет от злости, что вокруг действует какая-то вражеская сила, что враги проникают не только в казарму, не только в солдатские головы, но и добрались до его собственного кармана.

Он не знает, что делать, ведь ничего не удается вывезти на станцию и отправить в рейх. «Бандиты» перехватывают обозы и раздают добро тем, у кого только силой и удалось что-то найти и реквизировать. А солдат на очередную «операцию» приходится гнать чуть ли не под пулеметами. Шепчутся все они о чем-то, а появись офицер — тут же умолкают.

Комендант положил конец всяким сборищам на селе. Только правление кооперации и может собираться раз в неделю в лавке или школе. Сколько ни навещал лавку патруль, да и сам комендант нет-нет да и заглянет, — все чин чином, сидят, беседуют, что-то подсчитывают, а то и переругиваются, самосад же такой курят, что лампа вот-вот погаснет. Прислушается комендант, но попробуй пойми, о чем эти диковатые мужики горланят на своем варварском языке. Так и уйдет ни с чем. Раза два навещал он «кооператоров» вместе с Лизой. Она переводила, сколько селедки продали, сколько платков и соли, что надо привезти, с кого паи взыскать.

В последний раз, когда комендант, махнув рукой, вышел за дверь, председатель подрайонного комитета партии большевиков и волревкома Александр Соловей улыбнулся и сказал: