Рудобельская республика

— Как вы говорили, так мы все и сделали. Два вагона отцепили, а что в них — не знаем, пломбы висят. Только немцы погрузились в эшелон, не успел машинист еще свистнуть, а мы с Амельяном — под вагон. Крюк слабый-слабый был, мы его освободили и стоим. Паровоз запыхтел и тронулся. Слух есть, что в те вагоны сгрузили они все, что в Холопеничах, Хоромцах и других селах награбили.

— А кто же у вагонов остался?

— Амельян с нашими хлопцами сторожит. Меня послали, чтоб узнать, что с этим добром дальше будет.

— Пошлем туда Левона Одинца. Это по его части. Разберется что чье, раздаст людям, а панское — в общий котел. Ты погоди немножко, Сымон. Сейчас афишки тебе дадим. На станции и в селах прилепишь, чтоб знали люди, что в Рудобелке советская власть и по всей округе Советы.

— Только чтоб с печатью были.

— Будут и печать, и штамп, товарищ Вежавец, — успокоил Сымона Соловей.

За столом сидели Левков, Одинец и Гашинский и на тонких бумажных листках писали воззвания волостного революционного комитета.

— Ставьте, хлопцы, штамп и печати, чтоб все по форме было, — посоветовал им Соловей. — А ты, Левон, прихвати с собой человек пятнадцать рисковых хлопцев и жарьте в Ратмировичи. Там Сымон с Амельяном отцепили от немецкого эшелона два вагона с награбленным добром. Разберитесь что чье. Людское людям раздай, а панское вези в комбедовский склад, пока суд да дело, — в Тимохову лавку.

Утром партизаны с мандатами и листовками волревкома разъехались по селам, очищенным от оккупантов. Они собирали мужиков, рассказывали, что в Рудобельской волости восстановлена советская власть, создавали из местных партийцев-большевиков руководящие тройки, выбирали комитеты бедноты.

Над соломенными стрехами снова затрепетали алые стяги. Кто шуткой, а кто и всерьез называл этот край на полесской земле «Рудобельская Советская федеративная республика».

А в любую сторону, километров за тридцать от Рудобелки, еще стояли немцы. Они были в Бобруйске и Минске, в Гомеле и Калинковичах, в Речице и в Мозыре. Рыскали по селам и панским усадьбам, стреляли свиней, выгребали сусеки, а где и веретено с шерстью у бабы прихватывали.

В имении Врангеля Максим Ус перевешивал рожь и гречку, переписывал коров и телят в толстую прошнурованную книгу, будто панский эконом. Николай Николаевич уничтожил все бумаги и куда-то исчез в ту же ночь, когда отступили немцы. Мужики из Максимова отряда наводили порядок в Поречье, Березовке, Хоромцах и Холопеничах: ставили своих людей, передавали им ключи от добра, что бросили немцы.

Всем хватало забот. К военкому Прокопу Молоковичу пришел из Косарич тот самый Кастусь Пинчук, о котором говорил Соловью Найман. Пинчук служил в Смоленской ЧК и по заданию штаба Западного фронта приехал в свою деревню: Красной Армии нужны были свежие силы, молодые бойцы.

Кастусь Пинчук добирался до Бобруйска через Оршу той же дорогой, что и все подпольщики. Ночевал у Ревина, помогал грузиться «коммерсанту Антонову», а из Бобруйска с бумажкой, выданной Густавом Шульцем, возвратился домой «на поправку после болезни». Первыми он отправил в Смоленск совсем еще молодых ребят Фому Коберника и Миколу Юневича, а за ними из Косарич и Заракуши исчезло еще человек пятнадцать добровольцев. В бобруйской чайной им давали «пропуска» до Орши, а там — только перейти с вокзала на вокзал, прошмыгнуть мимо патруля, и спустя несколько дней хлопцы в обмотках и в неведомо откуда добытых шинелях, с жестяными красными звездочками на фуражках уже отбивали шаг по смоленским улицам и с присвистом горланили «Чубарики-чубчики» и «Вы не вейтеся, черные кудри».

Когда в Рудне, Ковалях, Лавстыках, Смыковичах дознались, что Рудобельская республика шлет фронту подмогу, потянулись к военкому мужики и совсем еще молодые ребята.

— У тебя же еще и усы не растут. Ну какой из тебя вояка? Чеши лучше домой, пока мать с хворостиной не прибежала.

— Так и у вас же, дяденька, нет усов, — оправдывался черноглазый паренек в новых лаптях и сермяжной свитке.

А Молокович и Пинчук втолковывали не нюхавшим пороху добровольцам, что не простое это дело — через немецкие заставы добраться до Орши — и что невелика польза для Красной Армии, если кто сдуру подставит голову под германскую пулю.

До слез расстроенные мальчишки брели домой. Некоторые готовы были на свой страх и риск искать красноармейские части. Но где они и как туда добраться, никто не знал — вокруг еще стояли немецкие гарнизоны. Оккупанты были и в Бобруйске. Но военком и Пинчук каждый день разными путями — кого через Глусск, кого через Ратмировичи и Паричи — направляли добровольцев в Красную Армию. Когда за вражескими заставами очутилось больше полсотни обстрелянных ребят, исчез и Константин Данилович Пинчук. Он встречал земляков в Смоленске, расспрашивал, как они добрались, тревожился, не «завалился» ли кто. Самых боевых и сообразительных рекомендовал на службу в ЧК.