Рудобельская республика

По Муравьевской и Скобелевской улицам бежали расхристанные, раскрасневшиеся и замурзанные ребятишки и громко кричали: «Красная Армия идет!», «Красноармейцы близко!». Толпы двинулись на Минскую улицу. Люди строились в колонны, откуда-то появилось несколько красных флагов, изготовленных на скорую руку. Над головами поднялись медные трубы, загудел барабан, звонко гремели литавры. Маленький оркестр пожарников, сбиваясь и путая мелодию, заиграл «Варшавянку». Люди подхватили песню. С толпой горожан смешались партизаны. Перед оркестром шли члены ревкома, вчерашние подпольщики и только что освобожденные из крепости большевики. В голове колонны появился портрет Карла Маркса. Его нес слесарь с завода Виташевского Герасим Одериха.

А навстречу по Минской улице, глухо топая сбитыми сапогами, покачивая в такт шагам тускло поблескивающие штыки, в город вступал 153-й полк Красной Армии. Впереди на лошади ехал невысокий командир в кубанке, синей венгерке, красных галифе с хромовыми леями. Над колонной развевалось полковое знамя. На нем полукругом желтыми нитками было вышито: «Лучше погибнуть в неравной борьбе, чем гибнуть покорно, отдавшись судьбе». А в середине круга — «Да здравствует власть Советов!»

Солдаты были одеты в шинели, в потертые ватники, папахи, кубанки, зеленые фуражки. В передних рядах шли обутые в сапоги и ботинки с обмотками, а за ними шлепали в лаптях и опорках.

На углу Муравьевской и Минской улиц от имени ревкома красноармейцев приветствовал Петр Михайлович Серебряков. Многие знали его и раньше, только как Павла Балашова.

Солдаты разместились в только что освободившихся казармах Бобруйской крепости. Даже по лицам было видно, что в полку собрались люди разных национальностей. Были красивые черноглазые мадьяры, чубатые казаки и рослые белокурые латыши. До самых ворот крепости рядом с командиром бежали мальчишки — в материнских жакетках и безрукавках, в больших, сношенных шапках, налезавших на глаза и курносые носы, в опорках с осиновыми подошвами, в разбитых отцовских сапогах. Десятки верст прошли мальчишки гражданской войны, встречая из походов и провожая в бои красные полки.

Вечером в пустых комнатах уездного ревкома собрались вчерашние подпольщики, пришли партийцы-железнодорожники и заводские большевики, были здесь и командиры партизанских отрядов. Председателем ревкома избрали Платона Ревинского, заместителем — Петра Серебрякова, председателем ЧК — Бориса Наймана, военным комиссаром — Прокопа Молоковича. Здесь же было решено оставить в Бобруйске Александра Соловья. Ему поручили организовать и возглавить караульный батальон.

— А как же наша волость? — спросил он.

— Там есть Максим Левков, Никифор Звонкович, Левон Одинец. Да в вашей «республике» любой может быть председателем ревкома, военным комиссаром, там и беспартийные — настоящие большевики, — убеждал его Ревинский. — Рудобелка — самая надежная опора нашего уезда.

Так и остался Александр Соловей командиром 2-го Бобруйского караульного батальона. Ему отвели так называемые красные казармы. Зашел в них командир, зажал пальцами нос, посмотрел на загаженный пол, разбитые окна, горы мусора и соломы и только покачал головой.

Назавтра по разнарядке ревкома солдаты 2-го караульного батальона привели к казармам человек восемьдесят купцов, лавочников, бывших городовых и чиновников. На некоторых еще были запыленные черные котелки, шубы с облезлыми бобровыми воротниками, зеленые шинели с кантами и обшитыми сукном пуговицами. Дня два назад они еще называли друг друга господами, а теперь притихли, каждому хотелось укрыться за чью-то спину, стать незаметным, прикинуться несчастным. Зачем их сюда собрали — никто не знал. Каждый ожидал самого худшего, вспоминал свои прегрешения и дрожал: «Только бы большевики не узнали».

К ним подошел чисто выбритый, невысокий, подтянутый командир в старой шинели.

— Граждане, солдаты Довбор-Мусницкого и бывшего кайзера Вильгельма оставили вам наследство — вот полюбуйтесь на него. Всех оккупантов вы встречали хлебом-солью, плакали в тряпочку, когда они отсюда драпали. Кому же, как не вам, почтенные, убирать после своих желанных гостей? Берите-ка веники, тряпки и ведра и начинайте привыкать к полезному труду. За старшего будете вот вы, — Соловей показал на толстого мужчину в золотых очках на посиневшем носу. — Как только закончите, командир отделения отпустит вас домой. — Он повернулся и быстро зашагал к воротам.

Нехотя, словно стыдясь друг друга, неумело брались чиновники, купцы первой гильдии, бывшие урядники за лопаты и голики, закатывали рукава и штанины и начинали подметать и скрести почерневший и загаженный пол.