Рудольф Нуреев. Жизнь

«Когда тебе пришлось уехать, мне показалось, будто во мне что-то умерло, что я больше никогда тебя не увижу. В моей жизни остался только ты, единственный живой человек, которого я люблю, который жив для меня. Мучительно было думать, что работа нас разделит, что мы всегда будем в разъездах… и нас будут окружать равнодушные люди… Мне не хочется никуда выходить, потому что все задают вопросы и жалеют меня… В этом году со мной случилось столько печального, и все же… я забываю, что случилось нечто чудесное и прекрасное, когда я познакомился с тобой. Я должен быть благодарен, несмотря ни на что, и я рад буду увидеть тебя здесь в любое время – хоть на минуту. Буду лелеять в душе мысль, что ты моя жизнь, и я глубоко люблю тебя».

За вторым немедленно последовало третье письмо от 20 сентября:

«Мой милый, мой дорогой, только что получил твое письмо. Можешь ли ты простить меня? Сейчас мне трудно даже представить, как я написал то первое письмо – разве что находился действительно в плохом состоянии. Надеюсь, ты поймешь и простишь. Я все время видел вокруг себя смерть, я был потерян, рядом не было никого, кто помог бы или чувствовал жизнь. После твоего отъезда я почти не сплю… Я часто езжу по округе, чтобы не оставаться в доме в одиночестве, но, Рудик, любовь моя, мне уже лучше, и все благодаря тебе и твоему письму, в котором ты заверяешь меня в любви, в которой я так отчаянно нуждаюсь и также хочу давать, и я ничего про тебя не слышал, как мне кажется, много лет. Ах, мой милый, пожалуйста, не беспокойся. Пока мы любим, мы все устроим и будем вместе трудиться ради счастливого будущего».

В начале октября Рудольф улетел в Чикаго – он участвовал в постановках тамошней балетной труппы «Веселая вдова» и «Князь Игорь». Прервав репетиции, он помчался в Нью-Йорк, куда ненадолго прилетел Эрик по пути в Австралию. Проведя два «чудесных» примирительных дня вместе, танцовщики снова расстались – на сей раз на два месяца.

В 1962 г. Рут Пейдж, танцовщица, директор и хореограф Чикагской оперы, пригласила Рудольфа дебютировать на сцене Бостонской академии музыки на Манхэттене. Теплая, оживленная женщина с огромным чувством стиля, она была близкой подругой Марго, которая во время фестиваля в Нерви уговаривала ее познакомиться с Рудольфом поближе. Том Фишер, муж Рут, кипучий, богатый юрист, славился такими же, как она, космополитизмом и гостеприимством. Их круг общения не сводился к одному балетному миру; в него входили актеры, режиссеры, кутюрье, поэты и издатели, которых супруги часто принимали в своем огромном пентхаусе на Лейкшор-Драйв. Они пригласили Рудольфа пожить там во время его выступлений в Чикаго – хотя и не без некоторых опасений: незадолго до приезда Нуреева они получили письмо от Кристофера Аллана, в котором тот предупреждал, что после танцовщика остаются огромные счета за международные телефонные переговоры. «Я знаю, что он выражает готовность за них заплатить, но не всегда вспоминает об этом». Однако Рудольф оказался очень приятным гостем: «Если ему дают стейк, много чая, немного виски, делают массаж, позволяют сыграть партию в шахматы (например, с моим мужем) и позвонить Эрику в Австралию, он очень нетребователен».