Рудольф Нуреев. Жизнь

В своей книге «Стриндберг и Ван Гог» Карл Ясперс называет одну из глав «Преследование и бегство» и рассказывает, как писателя, желавшего освободиться от невыносимого давления окружения, охватывало острое беспокойство, которое толкало его «инстинктивно отправиться в путешествие без какого-либо заранее обдуманного плана». Стриндберг страдал шизофренией; впрочем, у Эрика ни тогда, ни позже не находили каких-либо проявлений серьезного психического расстройства, поэтому в его случае подобный диагноз сомнителен. Приезд Рудольфа в Штутгарт поверг его в такой духовный кризис, что, как заметила Джорджина Паркинсон, «он совершенно устранился, и никто из нас не мог с ним связаться». Уход в сочетании к недоверию к якобы безобидным шуткам «так называемых друзей» и сильные боли в желудке, появившиеся у него тогда, могут указывать на начало шизофрении, хотя близкие Эрику друзья, в том числе молодой врач Леннарт Пасборг, настаивают, что он не был душевнобольным.

«Он был безусловно меланхоликом и человеком с очень странной чувствительностью к тому, что можно лишь назвать трансцендентным. Он что-то видел, чувствовал, нащупывал контакт… Вот почему он был одиночкой – у него была потребность, чтобы вступить в контакт с этим трансцендентным, уйти вглубь себя… Он страдал от того, что не может по своему желанию вызывать у себя такое состояние. Язва вполне могла появиться в результате такой внутренней борьбы».

Сьюз Уолд считала, что периодические приступы мрачного настроения и повторяющиеся страшные сны – всего лишь проявление национальности Эрика. «Не случайно Шекспир сделал Гамлета датчанином». Но она, кроме того, приписывает его побеги от действительности (а их было много) скорее его склонности к мистицизму, а не патологии. «Эрику трудно было находиться «здесь и сейчас»… Он исчезал, как исчезал на яблоне в детстве».

Лишь в конце недели Рудольф наконец разыскал Эрика, на что понадобилось в три раза больше времени, чем ушло у самого Эрика на автомобильную поездку в Копенгаген – из-за мучительных болей в спине. В ходе их очень бурного телефонного разговора Эрик сказал, что он больше не желает находиться в обществе людей, которые «стравливают» их. «Я сказал ему… что я единственный, который может приказать убираться, и я не мог объясниться».

Наступил конец июля; обоим очень нужно было отдохнуть. Рудольф убедил Эрика поехать с ним в Монте-Карло, где он хотел купить дом. Тем летом в Монте-Карло собралось множество танцоров; однажды вечером они встретили партнера Анны Павловой Эдварда Кэтона, который тогда давал уроки в балетной школе. Уроженец Санкт-Петербурга, он был учеником самой Вагановой; он завораживал их своими рассказами и интересными мыслями. «Он мог объяснять Павлову и, несмотря на большие ноги и большие туфли, демонстрировать всю величественность благородного танцовщика».

Позаимствовав у одного местного знакомого пляжный тент, Рудольф и Эрик подолгу нежились на солнце; вместе фотографировались на водном велосипеде и выглядели вполне умиротворенно. Однако прошло около недели, и Рудольф снова очутился в глубоко невротической, стриндберговской ситуации. Он переехал в дом Брунов в Гентофте, где атмосфера омрачалась недавней смертью Минны, любимой тетки Эрика, и серьезной болезнью его матери. Страдая от боли, которая усиливалась с каждым днем, Эллен Брун практически не обращала внимания на Рудольфа. «Ужасная особа», по мнению многих, она всегда оказывала глубоко разрушительное влияние на Эрика, чьи чувства по отношению к матери были такими сложными, что он воспользовался своей постановкой «Лебединого озера» 1967 г., чтобы исследовать эдипов комплекс отношений принца с матерью. У них же остановилась и Соня Арова, с которой Эрик должен был танцевать в гала-концерте в Тиволи-Гарденз. Так как его мать ясно дала понять, что присутствие Рудольфа в их доме ей неприятно, Соня посоветовала Эрику, который разрывался между любовью к матери и Рудольфу, выказывать ей больше заботы, а Рудольфа переселить в отель. «Кроме того, Руди и Эрик ужасно ссорились». Рудольф уехал, но ненадолго; воспользовавшись отъездом Сони в Париж, он немедленно вернулся в Гентофт.