Рудольф Нуреев. Жизнь

В театре, однако, все было по-другому. Когда Рут показала ему костюм, в котором он должен был танцевать татарского хана, он подошел к окну, собираясь выкинуть его в реку, – «Я вовремя выхватила его», – а когда ему показали другой, который ему подошел, он приказал, чтобы его обрезали, чтобы подчеркнуть талию. «Князь Игорь» Чикагской оперы был сложной постановкой, где воссоздали оригинальные декорации Рериха. Труппу возглавлял болгарский бас Борис Христов, а хор пел по-русски. Тем не менее, узнав, что в то же время в городе будет труппа Большого театра, Рудольф сказал Рут, «каким замечательным надо сделать «Игоря», и настоял на изменениях. У Рут имелись собственные идеи в связи с танцами Фокина, где в половецких плясках был задействован Адольф Больм (который создал ведущую мужскую роль). В то же время ей хотелось, чтобы Рудольф «украсил» хореографию. Верный форме, он многое сделал по своему вкусу, заменив некоторые особенно зрелищные па и введя перерывы между прыжками, чтобы можно было отдышаться. «Не думаю, что Фокин бы это одобрил, – заметила она. – И тем не менее спектакль вышел потрясающий».

В Лондоне Рудольфа ждали два письма от Эрика. В первом он описывал свой приезд в Австралию, где в аэропорту его встретила большая толпа журналистов. «Там было даже телевидение, – заметил он и провокационно добавил: – Я чувствовал себя почти как звезда». Во втором письме, написанном через неделю после первого, Эрик выражает радость оттого, что письмо Рудольфа пришло в день его сиднейской премьеры: «С трудом верится, что я держу что-то, к чему прикасался ты, и я читаю и перечитываю твои слова… Надеюсь, тебе хватит сил все это время быть одному». Однако через несколько дней Эрик снова замкнулся в себе и мучил Рудольфа, отказываясь отвечать на его звонки. По-прежнему переживая смерть матери, он был убежден, что в каком-то смысле «помог болезни, которая ускорила ее смерть»[53]. Жаждая получить отпущение грехов, он обратился за поддержкой к Соне, своей партнерше на гастролях, – он знал, что его мать любила Соню и доверяла ей. «Все два месяца, что мы были там, мы говорили каждую ночь до пяти утра. Все должно было выйти». Именно Соня подходила к телефону, когда звонил Рудольф, и когда он умолял передать трубку Эрику, мягко отвечала: «Нет, Руди, Эрик сегодня не сможет поговорить с тобой». Потом Соня и Рудольф подробно обсуждали создавшееся положение по телефону – «между Лондоном и Австралией!».

Естественно, недоступность Эрика лишь разжигала исступление Рудольфа; чем больше пыла он демонстрировал, тем больше замыкался Эрик. Эта любовь-одержимость начинала влиять на мастерство Рудольфа. Он называл ее «проклятием» и давал зарок, что больше не будет вступать в отношения с такой интенсивностью. «Лучше иметь камень вместо сердца!» – в отчаянии воскликнул он однажды, обращаясь к Марго. Сама не понаслышке знакомая с муками и неуверенностью в любви, Марго спасала Рудольфа не как влюбленная женщина, которую обожает публика. Она отвлекала его и направляла его страсть в иное русло.

Глава 10 Заклинательница лошадей

3 ноября 1962 г. Рудольф и Марго дебютировали в гала-концерте с большим па-де-де из «Корсара». Оно произвело еще больший фурор, чем их «Жизель».

Особенно волнующим казалось сочетание полуодетого, полудикого варвара-татарина и английской prima ballerina assoluta – на первый взгляд, сочетание несочетаемого, как на их известной фотографии вне сцены: он в полосатой футболке, сандалиях и порнографически тесных шортах; она в платье от Диора, белых перчатках и жемчугах.

Рудольф снова отказался от предложенного ему костюма и заменил его собственным ансамблем, созданным под влиянием Бакста: тонкие шаровары, болеро из серебристой сетки, узкая лента на летящих волосах. Похожий на беглого раба из «Шехерезады», мужественный в своих мощных прыжках, женственный в собранности поз и восточной утонченности рук, он излучал сексуальную таинственность и мрачную театральность легендарных «Русских сезонов», в то же время полностью вживаясь в роль. С самого первого выхода, когда он стремительно пронесся по сцене, Рудольф, по выражению Александры Даниловой, «просто изливал свой характер». Работая каждым сухожилием, выставляя напоказ телесную красоту, он превращается в божество и на земле, и в воздухе; он использует эластичность фондю, чтобы подпрыгнуть в воздух и задержаться там на несколько секунд, «зависнуть». Его финальная поза у ног Марго отражает двойственность его собственного характера, в котором слились надменность и скромность. Он одновременно призывает зрителей смотреть на свою партнершу и любуется собой, демонстрируя властный профиль и величественно-совершенный петербургский эпольман. «Да, во мне была животная сила, но была и тонкость. Я не зверь… Во мне есть нежность».