Рудольф Нуреев. Жизнь

5 июля Рудольф должен был впервые исполнять «Лебединое озеро» с Марго – в Италии, на Международном балетном фестивале в Нерви (им хотели показать несколько пробных спектаклей вдали от лондонских критиков). Две их репетиции в Лондоне не сулили ничего хорошего; их ссоры пресеклись только потому, что Рудольф захихикал, когда Марго напомнила ему, что она танцует «Лебединое» с 1938 г. – того года, когда он родился. «Это совершенно расстроило нас обоих». Более того, «Лебединое озеро» оставалось одним из тех балетов, которые она больше всего боялась из-за нагромождения технически сложных элементов, особенно комбинации 32 фуэте. Она перенесла травму стопы и уже не могла показывать прежнюю технику. Поэтому в 1959 г. она дала так называемое прощальное представление. «Мы все понимали, что это ее последний спектакль, – сказала Джорджина Паркинсон. – И она исполнила свои обычные 23½ фуэте, и все аплодировали… и все мы пролили приличествующую случаю слезу». Три года спустя, когда состояние травмированной ноги существенно улучшилось, Марго вернулась в роль в паре с Дэвидом Блэром, но спектакль получился неинтересным; в журнале Dance and Dancers его заклеймили «лаком без блеска». 17 июня, сидя в зрительном зале в лондонском «Палладиуме», она видела, как Рудольф исполняет блистательное па-де-де Черного лебедя с Надей Нериной для записи воскресной телепередачи, за которым через несколько дней последовало «стихийное и волнующее» «Лебединое озеро» с Нуреевым и Аровой в главных партиях на сцене Ковент-Гардена.

Тогда она поняла, что у нее нет выбора: настало время убирать оборонительные сооружения.

В Италии, где возобновились их совместные репетиции, Марго, хотя и нашла выход из тупика, понимала, что ей предстоит решить очень трудную задачу. Кому захочется смотреть на нее, «если этот молодой лев подпрыгивает на десять футов в воздухе и исполняет все фантастические элементы?». Марго всегда оживала в атмосфере соперничества; кроме того, ее привлекали приключения и риск (вот почему она так охотно помогала мужу во время неудачной попытки государственного переворота в Панаме в 1959 г.). Разгадав характер Марго, Рудольф стал ее поддразнивать. Так, однажды он сказал: «Итак… ты великая балерина. Покажи, что ты умеешь!» И вдруг оказалось, что Марго практически «перетанцовывает» своего партнера. Рудольф лишь «ошеломленно» наблюдал за ней, гадая, как это возможно, чтобы она «без техники выполняла сложные техничные элементы, а у меня, которого учили самой лучшей технике… получается не всегда?». Прекрасно сознавая масштаб ее личности – в мире ее знали гораздо лучше Улановой, – сам Рудольф «чувствовал себя немного… Когда я на сцене рядом с ней, кто на меня посмотрит?». Он и раньше поражался тому, как Марго, даже без вновь обретенной виртуозности, обладала способностью овладеть зрительным залом не благодаря рисовке и эффектному исполнению, а благодаря мягкой, лиричной английской сдержанности и непринужденному почерку. В ее артистизме не было ни следа сенсационности, однако на глубинном уровне она настолько проживала все, что исполняла на сцене, что, даже стоя без движения, она умела привлечь к себе все взоры. «Она вышла на сцену, – сказал Рудольф, – и зажгла свет».

То, что они оба «вдохновлялись, более того, подтягивались друг рядом с другом», придало невероятную энергию их выступлению на фестивале в Нерви. В то же время оказалось: стоило им выйти на сцену, и сразу забывались всякое своекорыстие и соперничество. Состояние полной гармонии, обретенное ими заново в Италии, усиливалось необычайно романтической обстановкой театра под открытым небом: душистый средиземноморский вечер, шум моря на заднем плане. Вспоминая позже о том периоде своей жизни, Марго удовлетворенно заметила: «Я нашла идеального партнера». Рудольф испытывал то же чувство: «Мы стали одним телом. Одной душой. Мы двигались в унисон. Мы дополняли друг друга каждым взмахом руки, каждым поворотом головы. Культурные различия, разница в возрасте – все перестало существовать; нас поглощало создание образа. Мы стали ролью. А публика была очарована».