«Байрон и Августа [его единокровная сестра].
Байрон любит Мэри [свою кузину Мэри Чаворт, его юношескую любовь].
Байрон любит Эдлстона [мальчика-хориста, в которого он был влюблен].
Байрон любит Августу.
Байрон с женой.
(па-де-труа – Байрон, Эдлстон, Августа – Б. танцует с женой и думает об Эдлстоне.
Байрон танцует с Эдлстоном и думает об Августе).
Вторая сцена понятнее, хотя и регрессивнее с ее ансамблем горных духов в стиле XIX в. На сей раз «реальными» фигурами выступают Шелли, его жена Мэри и ее сводная сестра Клер Клермонт. Рудольф собирался попробовать воссоздать атмосферу личного и интеллектуального соучастия между Байроном и тремя его друзьями в те три месяца, которые они вместе провели в Швейцарии. Шелли славились своей либеральностью в отношении к любви, и именно в таком тесном переплетении Рудольф рисует намеренно тесный, канонический па-де-катр, в который вложена самая изобретательная и успешная хореография в балете. Изображение «дружеско-любовных отношений» усиливалось благодаря подбору артистов. Шелли играл Шарль Жюд, недавно женившийся на Флоренс Клерк, которая выступала в роли Астарты («Идеального духа» Байрона); она выступала в роли попеременно с женой Жана Гузерикса, Вильфридой Пиолле. Особые отношения Рудольфа с Чарльзом, отраженные в либретто, когда Байрон наставляет младшего поэта, выражались в дуэтах в стиле «Песен странствующего подмастерья». Его эротическое желание выдавало то, что, как указал Найджел, ничто в хореографии не указывает на то, что Шелли не был всего лишь еще одним его дружком.
С того момента до опускания занавеса происходит головокружительная путаница в биографии Байрона, понятная лишь тем, кто знаком с ее подробностями. Сцена становится расплывчатым пятном греческой армии; пиратов-мародеров; видений корсаров; новым появлением матери Байрона; Эдлстона; графини и Августы/Астарты, которой к концу балета приходится олицетворять фигуру смерти. «Увы, увы, – писала одна французская обозревательница, побывавшая на парижской премьере балета 20 ноября 1979 г. – Теряешься в этой путанице, как и в сплаве персонажей и ситуаций, плохо очерченных и лишенных какого-либо драматического развития».
Рудольфу пришлось отложить свой дебют в пьесе, так как он сломал плюсневую кость стопы и сильно хромал. Дворец спорта, куда вмещалось 5 тысяч зрителей, остался полупустым, а две недели спустя, когда он вернулся на сцену, его тусклое исполнение не помогло росту интереса к балету. «Созданная им для себя неимоверно сложная хореография, которую он создал для себя, не только утомила его и заставила уделить все внимание технике, но и недоставало его обычного сценического присутствия и обаяния».