Рудольф Нуреев. Жизнь

Работая за пределами Оперы, в более интимной обстановке «Ателье Бертье» (где поставили декорации), и Жан Гизерикс, и Шарль Жюд прониклись впечатлением, будто труппа Парижской оперы в то время – «труппа Рудольфа», настолько сильными были солидарность и привязанность их всех друг к другу. Рудольф уже подумывал о том, чтобы сделать Париж своей штаб-квартирой. «На самом деле Англию он ненавидит, – написал Найджел в дневнике 14 марта 1981 г. – Здесь он чувствует себя отвергнутым, в отличие от Парижа, где его считают большой звездой». Недавно он купил квартиру на набережной Вольтера с великолепным видом на Сену и Лувр. Планы капитального ремонта были сделаны в январе 1979 г. братом Дус, архитектором Пьером Франсуа, а дизайнером Рудольф назначил «правую руку» Ренцо Монджардино Эмиля Каркано. Рудольфу хотелось получить пышный театральный стиль Монджардино; привезя несколько рулонов кордовской кожи, оставшейся от отделки дома на Файф-Роуд и «Дакоты», он попросил Каркано найти ремесленника, который изготовил бы нужное количество для салона на набережной Вольтера. Он уже начал всерьез коллекционировать мебель, картины, ткани, ковры-килимы и старинные карты, и торговцы антиквариатом XVI в. и осведомленные друзья ежедневно искушали его возможностью новых приобретений. «Прилагаю суперкровать», – писал Найджел, вложив фотографию шестифутового, с круглым изножьем, шезлонга из карельской березы, который оценили в 25 тысяч фунтов. Практическими вопросами занялась Дус, заказавшая новую кухню, новую электропроводку, отопление и сантехнику. Кроме того, она регулярно наведывалась на «блошиный рынок» и сельские распродажи в поисках редких вещей: медной ванны, старинного паркета, черно-белой плитки XVIII в. для холла. «Дус была невероятна, – говорит их общая знакомая Лесли Карон. – Она координировала в той квартире все, от дверных ручек до последней люстры».

До тех пор Рудольф жил в квартире Дус на улице Мурильо, в фешенебельном Восьмом округе, а Клер, экономку, он переселил в комнату наверху, чтобы она ему готовила. Преданная Рудольфу, Дус настояла, чтобы он занял ее спальню, французские окна которой выходили в красивый садик с калиткой, через которую можно было напрямую попасть в парк Монсо. Квартира была подарком ее чилийской двоюродной бабки Аны Санты Марии де Лопес-Перес, одной из богатейших женщин Франции, которая воспитывала Дус в огромном частном отеле на авеню Ваграм и хотела, чтобы внучатая племянница и дальше жила в том стиле, к какому она привыкла. Мать Дус, красавица, которую рисовал Больдини, с огромными глазами и лебединой шеей, умерла, когда дочери было десять дней от роду. Тогда ее отец вернулся в их дом в Сантьяго, а заботу о детях взяла на себя «Татанита». Мальчиков она послала в школу в Швейцарии и наняла няню, которая присматривала за младенцем. Жизнь с устрашающей и престарелой теткой, которая всегда ходила в черном, была мрачной для девочки; обстановку смягчала лишь Мадлен, няня и гувернантка Дус. Став подростком, она неожиданно для себя оказалась «маленькой протеже» парижского бомонда. Она вошла в число окружавших ее богатого дядю, Артуро Лопеса, который сравнивали с «небольшим двором XVIII века». «Мне не нужен был Рудольф в качестве пропуска в общество, – сказала Дус. – Мари-Хелен Ротшильд уже принимала меня как крестницу». Зато Рудольф, наоборот, нуждался в ней. «Я не хотела включать его в свою группу. Я думала, что он принадлежал сцене. Миру салонов он не принадлежал», – презрительно заметила виконтесса де Рибе, и Рудольф прекрасно сознавал описанную Прустом клановость парижского общества. Глория Вентури вспоминает, как он держал ее за руку, словно испуганный ребенок, когда они вместе пришли на исключительно роскошный званый вечер, и Лесли Карон тоже заметила неуверенность Рудольфа в таких случаях. «Рудольф никогда не знал, какой вилкой пользоваться, как одеваться. Он не знал формы, обращения… Поэтому с Дус он чувствовал себя непринужденно, потому что она все это знала; кроме того, она знала всех. Он, наконец, почувствовал, что вошел в нужные круги».