«Рудольф сказал: «Что плохого в костылях? Ты потеряла одну ногу? У тебя есть другая. Слушайся доктора Бенджамена. Ты должна вести себя хорошо. Эту штуку [он никогда не говорил «рак»] надо вырезать. Терять ногу нетрудно. Будешь скакать». Марго смеется и берет телефон, чтобы поговорить с врачом. «Рудольф считает, это очень хорошо, что мне сделают операцию. Он думает, что после этого я поправлюсь». Рудольф выходит. В коридоре начинает плакать, как ребенок».
И он не мог совладать с собой, когда сознание Марго начало блуждать. Они разговаривали по телефону, когда он находился на острове Сен-Бартельми, но все казалось каким-то бессмысленным. «Рудольф сидел сам не свой от горя. «Я не могу… – сказал он. – Она ушла… Не понимаю, что она говорит, или…» Блу взял у него телефон, и Рудольф зашагал прочь.
В феврале он был на гастролях в Чикаго, когда Дус прислала в отель «Хилтон» факс, написанный от руки на ломаном английском: «Милый Рудольф, Марго ушла, чтобы открыть дверь в рай. Я глубоко встревожена из-за той печали, которую ты должен чувствовать». Балерина умерла 21 февраля – в годовщину их первой «Жизели». Проведя остаток дня в номере, даже не связавшись с Шарлем Жюдом, с которым они должны были, как всегда, вместе пообедать, Рудольф пришел в театр, едва оставив себе время на подготовку. После спектакля Чарльз зашел к нему в гримерку. «Я слышал о Марго. Мне очень жаль». Он посмотрел на меня и сказал только: «C’est la vie». Он болен и знает, что это конец».
В отличие от Марго, которая с приближением конца обрела душевное спокойствие, Рудольф ужасно боялся смерти. Чарльз вспоминает, что на проводившихся по православному обряду похоронах Александра Калюжного, педагога, которого он со временем полюбил, Рудольф старался подальше обойти открытый гроб. «Я вижу, как он покрывается испариной. Он не хочет проходить мимо». То был не гамлетовский страх чего-то после смерти. «Когда ты умер, ты умер, – считал Рудольф. – Финиш! Точка!» – но его парализовала мысль о силе, над которой он не властен. Узнав, что отец Чарльза умер от рака, Рудольф захотел узнать во всех подробностях, как это случилось и много ли он страдал. А когда он узнал, что в соседних с ним апартаментах «Дакоты» умер Леонард Бернстайн, Рудольф немедленно покинул здание. Он не только избегал находиться рядом с трупами, он чувствовал себя обманутым. Как и фон Караян, Бернстайн в свое время говорил: «Дирижеры живут долго, очень долго» – и вот оба маэстро умерли.
В конце февраля 1991 г., когда стояла холодная зима, Рудольф заперся в своей перегретой квартире, и на бодрый вопрос Блу: «Как ты?» – неизменно отвечал: «Еще жив». Наташа Харли ему готовила, Роберт Трейси часто приглашал к нему друзей, и все пытались убедить Рудольфа, что в его жизни ничего не изменилось. (В Париже было не так. По воспоминаниям Жан-Люка Шоплена, «никто в то время не питал к нему почтения. Помню, каким он был жестким; как часто я ходил ужинать с Рудольфом один, потому что больше никто не хотел приходить. Мы сидели вдвоем, только вдвоем, смотрели телевизор и ели что-нибудь, приготовленное Мануэлем».) По словам Виолетт Верди, Роберт хотел «поддержать его в плохие времена, продолжая званые ужины, чтобы Рудольфу казалось, что все еще по-прежнему… и его балет, и его популярность». Но Рудольф не ценил его усилий; он жаловался, что Роберт устраивает ужины и приглашает тех, кого он не хочет видеть, чтобы укрепить собственные связи. Он считал: раз он позволяет «этому говнюку» бесплатно жить в «Дакоте», у него появляется бесплатный социальный секретарь, хранитель дома и переписчик. (Роберт вел для него все нужные ему исследования, а в последнее время отредактировал сборник критических статей Найджела Гослинга «Прогулки по тротуарам». И снова тщетно. «Он скармливал мне отличные кусочки о жизни Шекспира, – признал однажды Рудольф, язвительно добавив: – Но почти все время обманывал».)
Филлис Уайет, одна из немногих приближенных к Нурееву людей, которая любила Роберта, считала, что им «откровенно пользуются». Наташа Харли с ней согласна. «Мне всегда казалось, что Роберт был для него чем-то вроде товара – человек, который позаботится о его квартире. Рудольфу не хотелось никому платить. Даже горничной». В те недели, что они жили в «Дакоте», Блу сказал, что Роберт заметно нервничал. «Когда Рудольф уезжал из Нью-Йорка, Роберт иногда так расстраивался, что мне приходилось уходить и оставлять его одного… Он хотел узнать, что нового у Рудольфа, а Рудольф им больше не интересовался». Уоллес чувствовал примерно то же самое. «Мне казалось, что их отношения еще больше ухудшились. Рудольф тогда как будто только терпел его присутствие, но и только. Я совершенно уверен, что он бы очень обрадовался, если бы Роберт ушел из его жизни». Когда общий друг спросил, не чувствует ли он ответственность за Роберта, Рудольф ответил: «Нисколько. Мы трахались пятнадцать лет назад». На самом деле он тогда так хотел остаться в «Дакоте» один, что даже попросил Тессу Кеннеди передать Роберту: пусть найдет себе другое жилье.