Рудольф Нуреев. Жизнь

Рудольф стал еще больше одержим деньгами, убежденный, что его обманывают, не доплачивают за повторы его программ по телевидению и посылая сердитые факсы главе «Королевской оперы», обвиняя «мистера, сэра или лорда [Джереми] Айзекса» в том, что тот должен ему 5 тысяч фунтов. Он уверял, что он так беден, что ему не по карману даже такси до театра Ковент-Гарден. Блу с трудом оплачивал их покупки, так как Рудольф давал ему так мало денег на покупку продуктов в Позитано, «однако Нуреев мог бы купить всю бакалейную лавку». Бенито, местный строитель, который работал в его владениях, знал о трудностях Блу и время от времени давал ему наличные, которые потом включал в строительные расходы. Жена Бенито учила Блу готовить ризотто, которое стало основным блюдом пары, «тридцать дней подряд». Рудольф, должно быть, понимал, что несправедливо навязывать своему молодому помощнику такую спартанскую жизнь. Однажды он подошел к нему и спросил: «Сколько времени ты сможешь здесь прожить?» Блу, который в самом деле начал приходить в отчаяние, очутившись на «корявой скале», мрачной и такой же далекой от всего, как тюрьма Алькатрас, ответил не сразу. «Фу! Слишком медленно!» – воскликнул Рудольф и зашагал прочь. Из-за медлительности он прозвал Блу Смертью. «Вот Смерть идет…» – тянул его работодатель, прекрасно понимая всю иронию ситуации. Так или иначе, Рудольф решил, что может обойтись без общества людей, а все, что ему нужно в жизни, – музыка. «Это подготовка к моему одиночеству… буду сидеть перед клавикордами». Он играл только Баха не только потому, что его музыка казалась ему более поучительной, чем творения любого другого композитора, но и потому, что она давала ему тот душевный покой, который другие обретали в религии.

По мере того как музыка приобретала все большую важность в его жизни – «утешение в минуты, когда я чувствую себя раненым», – Рудольф испытывал благодарность, когда возникала возможность поучиться дирижировать. Благодаря Хюбнерам он познакомился с директором одного из ведущих венских музыкальных предприятий, Дворца Ауэршперг. Доктор Франц Мозер, который вместе с молодым австрийским дирижером в мае познакомился с Рудольфом в доме на Виктория-Роуд, был очарован мыслью дать звезде новую жизнь, но ему нужно было удостовериться, что Рудольф справится с дирижированием. Нетрудно было научить его пользоваться дирижерской палочкой – и даже добиться того, чтобы оркестр играл в унисон, – но для того, чтобы быть просто пригодным для такой работы, ему пришлось пропустить через себя огромный объем музыкальных сведений, на что другому не хватило бы целой жизни. В статье в The New Yorker, посвященной трудностям дирижирования, Джастин Дэвидсон поражается тому, как постоянный поток деталей – «Насколько быстрым и гибким должен быть пульс, каким острым стаккато, какой продолжительной должна быть пауза, какой приятной фраза, каким тяжелым марш» – передается сотне исполнителей одним человеком с дирижерской палочкой. Искусство маэстро, по словам Дэвидсона, «таинственный механизм… вид коммуникации с помощью жестов». Но таков же и танец. Рудольф, который давно разыскивал различные версии нот и читал их удовольствия ради со студенческих лет, не испугался сложной задачи, и после пятичасового экзамена ему удалось убедить двух своих австрийских собеседников в том, что он справится.

Первые уроки управления палочкой происходили в летнем доме Хюбнеров, расположенном среди виноградников в 45 километрах к северу от Вены. Обстановку сделали по возможности неформальной: виолончелист и два скрипача (одним из них был Папа Хюбнер) играли Моцарта, сидя за большим сосновым столом, заставленным чашками с чаем. Рудольф, однако, был очень напряжен. Он понимал, что дирижер должен излучать власть, а музыканты при нем должны чувствовать себя непринужденно, но тогда положение было обратным. Папа Хюбнер попросил двух молодых скрипачей: «Пожалуйста, помогите ему», и их скептическое: «Хм… Посмотрим» – сочеталось с неловкостью Рудольфа. «Они были профессионалами, которые знали, что он – начинающий, – заметил Блу, который присутствовал на занятии. – Они замечали каждую допущенную им ошибку. Хуже того, они видели и те ошибки, о которых он сам не догадывался». Но как только Рудольф понял, что завоевал доверие музыкантов, его уверенность начала расти, и вскоре Хюбнер привез его во Дворец Ауэршперг, чтобы он поработал с целым оркестром.