До поездки Мод была убеждена, что наступает «настоящий конец его танцам», но лебединая песня Рудольфа была еще впереди. 9 апреля 1991 г. он получил письмо от венгерского сценариста Ильдико Короди, который сочинял либретто, заказанное ему Венгерской государственной оперой. Им нужен был балет в трех действиях о жизни Христофора Колумба. Короди никак не мог закончить либретто, считая его «неполным», как вдруг ему в голову пришла мысль сделать главной фигурой Рудольфа, «духа Христофора», который управляет событиями с первой до последней сцены. «Вас нам Бог послал!.. Назовем вас ангелом». Сказав руководству оперы: «У меня нет для этого времени. Согласен лишь на маленькую роль», Рудольф в феврале 1992 г. приехал в Будапешт, чтобы подготовить свою эпизодическую роль ангела-хранителя Колумба в «Христофоре» Габора Кевехази. В шерстяной шапочке, с морщинистым обезьяньим лицом и глазами, в которых застыло изумленное выражение, свойственное больным ВИЧ на последней стадии, Рудольф смотрит поверх широких, как у Лои Фуллер, крыльев, и его слабые движения в окутавшей его Ангела мантии навевают иронические, мимолетные воспоминания о летящем плаще молодого Нуреева.
На пресс-конференции перед премьерой одним из первых вопросов был: «Извините, маэстро, у вас СПИД?» Внешне невозмутимый, Рудольф ответил: «Я очень болен, но СПИДа у меня нет». Однако директору труппы «Национальный венгерский балет» он уже признался, что слухи верны. Рудольф явно тепло относился к Роланду Бокеру, его поклоннику, молодому полиглоту, с которым он познакомился в Вероне, где исполнял «Смерть в Венеции». «Он хотел говорить со мной по-русски, – говорит Бокер, который узнал, что почти весь день Рудольф проводит в своем гостиничном номере и смотрит русское телевидение. – Он любил слушать все, что происходит у него на родине».
Как-то в два часа ночи Рудольф разбудил его звонком. «Он сказал: «Роланд, пожалуйста, приезжай ко мне. И привези йогурт»[204]. Он не мог спать и не хотел оставаться один». Раскрывшись перед Бокером так, как он, как ему казалось, не мог раскрыться даже перед близкими друзьями, Рудольф уверял, что он более десяти лет ВИЧ-позитивен. «У меня был кураж, и потому не было времени думать об этом. Но теперь, когда работаю совсем немного, я чувствую себя очень плохо».
Стремясь исправить положение, Рудольф договорился, чтобы между двумя спектаклями «Христофора» он летал в Берлин, где дебютировал в роли злой феи Карабоссы в «Спящей красавице». Пат Руан, которая ставила спектакль, вспоминает, что представление получилось необычайно напряженным. Рудольф, который выглядел как безумная, чрезмерно накрашенная английская вдова и, по ее словам, «нарушал собственные правила в том, что касалось тонкости интерпретации». «Но я знаю, что он великолепно себя чувствовал». 1 марта он вернулся в Будапешт, где снова выступил в роли Ангела, а после этого других ангажементов у него не было.
Однако Рудольф продолжал дирижировать, и поэтому в конце марта приехал в Россию. Узнав из радиопередачи, что он хочет приехать в Казань в память о матери, генеральный директор Татарского театра оперы и балета Рауфаль Мухаметзянов пригласил его дирижировать «Ромео и Джульеттой». Приехав ночным поездом из Москвы, Рудольф удивился тому, что его не встречали телекамеры и представители прессы. «Но никто не считал его появление таким важным событием», – говорит Мухаметзянов. Очевидно, так же считали и музыканты, которые нехотя признали, что иностранный гость «знает нужный ритм для танцоров», но кроме этого – почти ничего. «Он танцевал под музыку в голове и только потом перекладывал ее на движения рук», – заметил первый скрипач Герман Друженицкий, а его коллега, скрипачка Наталья Новинова, с ним согласилась. Ей показалось, что Рудольф понимал музыку только потому, что танцевал под нее, но явно был не знаком с инструментами и отдельными секциями оркестра.
«Главное в том, передает ли дирижер свое видение, и Нуреев его не передавал. Я понимаю, что ему было тяжело: после того, как он был на вершине артистического мира, он скатился на самое дно. Но при его богатстве, его славе он мог себе позволить дирижировать в качестве хобби. Это был просто каприз. Если бы он был на самом деле высокообразованным, он бы понял, что наши инструменты были ужасно старыми и разбитыми; по крайней мере, он бы подарил оркестру новые инструменты. Это было бы в тысячу раз лучше, чем его дирижирование, – он бы помог нашей культуре».