«Тем самым Джейн снова вдохнула в Рудольфа жизнь, – сказал Уоллес. – Зная, что у него есть Метрополитен, он держался, потому что в противном случае он, по-моему, просто опустил бы руки». Он снова начал лечиться; после переливания ганцикловира в сердце каждые два часа, вскоре Рудольф уже смог сидеть в кровати в наушниках и знакомиться с партитурой «Ромео и Джульетты». Он должен был дирижировать оркестром «Американского театра балета», а главные роли исполняли его протеже Сильви Гийем и Лоран Илер – настоящий подвиг, который Мишель Канеси разрешил только при том условии, что Рудольф наймет круглосуточную сиделку. Однако, услышав, что круглосуточная сиделка обойдется ему в 4 тысячи долларов за две недели, Рудольф не только отказался платить за сиделку, но, когда Канеси взорвался от возмущения, сказал врачу, что он больше не нуждается в его услугах. Через три дня, сообразив, что он подвергает риску, раскаявшийся Рудольф позвонил и извинился.
Канеси боялся говорить Рудольфу, что ему пора привести в порядок дела, но на самом деле это оказалось тем, что он называет «одним из мгновений большого спокойствия, тишины и дружбы между нами». 14 апреля американский адвокат Рудольфа Барри Вайнштейн в сопровождении поверенной Жаннет Тернхерр из Лихтенштейна приехал на набережную Вольтера, чтобы составить завещание. Если юристы предлагали что-то, что не нравилось Рудольфу, он ничего не говорил, а брал газету и накрывал лицо. Его желания оказались очень четкими. «Хотя он позаботился об их благосостоянии, он не хотел, чтобы все досталось его родственникам, – утверждает Вайнштейн. – Он хотел, чтобы они работали и учились». Единственной, кого Рудольф выделил, была Мод; он недвусмысленно велел Вайнштейну учредить для нее пособие. «Он не собирался дарить подарки или назначать пенсии кому бы то ни было. По-моему, он наконец понял, что Дус нельзя оставлять ни с чем, но только из какого-то чувства вины. Такой вывод не напрашивался сам собой». Среди прочих документов, составленных в тот день, в одном учреждался Балетный фонд Рудольфа Нуреева, которому танцовщик завещал все свое личное имущество и недвижимость в Америке. В дополнение Фонд развития балета (который теперь известен как Фонд Рудольфа Нуреева) получал его европейские активы. Обе организации должны были способствовать увековечению имени и наследия Рудольфа, финансово поддерживая отдельных лиц, организации и события.
Приехав в Нью-Йорк 21 апреля, за 16 дней до выступления, Рудольф начал каждое утро работать с Чарльзом Баркером, главным дирижером АТБ, и пианистом. Он был настолько слаб, что не выдерживал больше одной репетиции с оркестром, но музыканты уже сплотились в своем уважении к нему и решили сделать все, что в их силах. «Они выручали легенду, – говорит Дэвид Ричардсон из АТБ. – Настало время расплаты». Вечером 6 мая 1992 г. перед спектаклем Мод и Уоллес вынуждены были помогать Рудольфу облачиться в дирижерский фрак. Оба были убеждены, что на весь вечер его не хватит. «У него не было сил даже на то, чтобы застегнуть пуговицы, но он все же каким-то образом вышел и дирижировал». Он допустил несколько ошибок (мандолинисты начали раньше времени и вынуждены были вступить снова; темп в последних двух действиях был медленным, как на похоронах), но Рудольф никогда не вызывал такого уважения зрителей. «Это было потрясающе, – вспоминал Ричардсон. – Не идеально, но в его решимости дойти до конца было нечто настолько героическое! Я думаю, что все были взволнованы, оказавшись на представлении, которое, как мы знали, добавило ему немного жизни». В записке, которую передали Рудольфу за кулисы, Джекки Онассис написала: «Милому Рудольфу с любовью и восхищением вашей великолепной премьерой. Мир получил нового маэстро – и он мой любимый».