Рудольф Нуреев. Жизнь

Именно на Сент-Барте Рудольф узнал, что Роберт Трейси подал на него в суд. Жаннет позвонил Барри Вайнштейн; она передала трубку Рудольфу, который лежал на своем обычном месте в нише. Когда она вернулась, трубка лежала у него на груди. «Ты поговорил?» Он кивнул. «И в чем же дело?» – «Он хочет жить с достоинством». – «Кто?» – «Ты знаешь кто». В апреле 1992 г., когда Роберт присутствовал при составлении завещания, он заметил, что ему ничего не достается, и друзья Рудольфа начали подозревать, что он хочет получить апартаменты в «Дакоте». Как Барри Вайнштейн предупредил Горлински: «В нашей стране все считают, будто имеют на что-то право». Помимо того, ходили слухи, будто Роберт считал, что именно Рудольф заразил его вирусом ВИЧ. По просьбе Рудольфа Уоллес согласился побеседовать с ним и позже прислал отчет об их разговоре: «Роберт держался уклончиво; он лишь сказал, что, по его мнению, Рудольф должен предоставить ему возможность достойно прожить остаток жизни. Он сказал, что не ожидает, что получит «Дакоту»… [и] ему нужна лишь крыша над головой – наверное, он имел в виду хорошую квартиру – и какие-то деньги, чтобы сводить концы с концами. Я спросил, о какой сумме он думает. Роберт сказал, что тысяча долларов в месяц кажется ему разумной суммой… Роберт отрицал, что он рассказывает по всему городу, будто Рудольф заразил его СПИДом, однако через несколько секунд вставил: «Но ты ведь знаешь, что это возможно, учитывая, как мы занимались сексом»… Мы проговорили добрых пятнадцать минут. Иногда он страшно волновался. Уклонялся от темы и делал бессвязные замечания о том, что правительства во всем мире подло сговорились, чтобы не выпускать на рынок препарат HPA-23… Роберт сказал, что все несправедливо встали на сторону Рудольфа, а с ним не хотят иметь ничего общего».

Услышав это, Рудольф ничего не ответил. «Он знал, что Роберт уже связался с Марвином Митчелсоном, адвокатом, который славился тем, что не брался за улаживание таких мелких дел, на какие намекал Роберт». Понимая, что он «должен быть защищен», Роберт надеялся, что Уоллес присоединится к нему и тоже подаст иск; летом он несколько раз звонил ему якобы для того, чтобы узнать, как здоровье Рудольфа. «Во время одного из таких телефонных разговоров Роберт неожиданно сменил тему и спросил о моем финансовом положении… Он сказал, что, по его мнению, Рудольф обязан позаботиться о нас обоих. Что он наш должник после всего, что мы для него сделали… Я ответил, что Рудольф за всю жизнь столько мне дал, что я не жду от него никаких финансовых подарков». По словам Армен, иногда Рудольф приходил в отчаяние от такого самоотречения Уоллеса. «Он злится, что Уоллес не делает больше для себя. Говорит: «Посмотри на Трейси – он вытягивает из меня все. Почему Уоллес не поступает так же?»[210] И все же не было ни одного любовника, чью верность Рудольф ценил бы больше. «Я должен был остаться с ним, – говорил он Тессе. – Уоллес был настоящим».

Тем временем на острове Рудольф испытывал границы терпения двух других своих близких друзей. «Сколько я потратила! – говорит Жаннет. – Вы и представить себе не можете, сколько стоит «Шато Монраше» на Карибских островах!»

Добровольно взяв на себя роль «друзей больного СПИДом», они брили и мыли его, и даже вместе заходили в кабинку. «Я с помощью Чарльза укладывала Рудольфа на столик. Я намыливала ему голову шампунем, а затем давала ему рукавицу, показывала пальцем и говорила: «Твоя очередь. Растирай!» И он растирал».

В хорошие дни они закутывали Рудольфа в одеяла и выходили на пляж – «на модный курорт Густавия, где было пусто, потому что сезон закончился», – и Чарльз поддерживал его под водой, как будто Рудольф был ребенком, не умеющим плавать. Мишель Канеси дал ему коробку с лекарствами, но Рудольф отказывался их принимать, уверяя, что от таблеток его тошнит. Временами им было очень трудно и даже страшно, особенно когда Рудольф впадал в забытье, когда не помнил, где он находится и кто они. Чарльз все больше стремился вернуть его в Париж, на лечение, но в их последний день Рудольф не захотел уезжать. «Он понимал, что все кончено. Но у нас всегда оставалась надежда, и если бы я знал, что ему осталось так мало, я пробыл бы с ним на Сент-Барте до самого конца».