Рудольф Нуреев. Жизнь

И Жаннет делала все, что могла, чтобы поднять настроение Рудольфу, а когда позвонила Ли Радзивилл, чтобы передать привет, призывала Ли приехать лично. «Я вошла в спальню, чтобы сказать, что она скоро приедет, и увидела, как он оживился. Он не хотел, чтобы она видела его в плохом состоянии, поэтому я помогла ему намотать тюрбан из полотенца Ральфа Лорена». Когда приехала Ли, Рудольф «растянулся, как мадам Рекамье», на диване в гостиной. «Игра была блестяще удивительной. Полный девятнадцатый век. Его достоинство и благородство были необычайны. Достоинство, с которым он умирал». Жаннет, кроме того, уговорила Рудольфа повидаться с Мадонной, которая прислала огромный букет цветов и записку, что она остановилась в парижском отеле «Ритц» и сочтет за честь встречу с ним. «Кто такая Мадонна?» – спросил он. Жаннет объяснила, и Рудольф сказал: «Хорошо, позвони ей и пригласи на чай». Так как в тот день, когда Мадонна могла прийти, они улетали на Сен-Бартельми, она спросила, не могут ли они отложить поездку. Но тогда ничто не могло остановить Рудольфа. Мишель Канеси очень старался: путешествие утомительное, сначала предстояло лететь в Америку, пересесть на Гаити и еще раз на Мартинике, прежде чем сесть на крошечный самолет, который мог приземляться на острове. Глядя на своего умирающего друга, Руди ван Данциг не сомневался в том, что до острова Рудольф не доберется. «Это мечта, химера». Но только не для Рудольфа. «Погодите, пока не свалитесь с дерева. Тем временем наслаждайтесь жизнью по полной и ни от чего не отказывайтесь».

Обнаружив, что в самолете полно папарацци и сотрудников английских таблоидов, Жаннет и Шарль Жюд попросили персонал «Эр-Франс», чтобы им позволили выйти вместе с Рудольфом и пересесть на другой рейс. Но пресса догнала их и на острове, и как-то вечером один фотограф попытался вломиться в дом. Услышав шум, Жаннет выбежала на улицу с фонарем. «Он не был включен, и тот тип, должно быть, подумал, что у меня ружье, потому что упал на колени и умолял меня не стрелять». После того как фотографии из Paris Match облетели весь мир, начали мешками приходить письма от поклонников; одно, из Аргентины, было адресовано просто «Рудольфу Нурееву, Сен-Бартельми, Антильские острова». В другом письме, из Амстердама, предлагалось какое-то чудодейственное средство.

«Может быть, я смогу вам помочь… Я католичка и могу прислать вам святую воду из Лурда, Хейло (Нидерланды) и Доккума… Вы такой великий… Я наслаждалась вашим исполнением с кавалерственной дамой Фонтейн в 1968 г., особенно в «Корсаре»… Если не возражаете, я пошлю вам святую воду и буду молиться за вас – прочту особую молитву Бернарда Клервоского».

Весь день звонили друзья, среди них Миша Барышников, которому также принадлежал дом на острове. «Рудольф беспокоился, что он туда прилетит, – говорит Жаннет. – Он не хотел, чтобы Миша видел его таким». Но Барышников звонил из Нью-Йорка, и они поговорили минут двадцать. «Он был очень-очень слаб, а потом он сказал: «Я должен лететь в Париж и позаботиться о моем «Щелкунчике». Ни о какой болезни мы не говорили… Нет, нет, нет, нет, нет». Когда позвонил Фрэнк Огастин относительно галапредставления в Оттаве, Рудольф, которому не терпелось дать понять, что об этом сейчас не может быть и речи, предложил ему приехать на Сен-Барт. «Я объяснил, почему мне трудно уехать, и он сказал: «Что ж, если соберешься приехать, главное – не опаздывай». Фрэнк положил трубку и тут же купил билет на самолет. «Через восемнадцать часов я был там». Пока Рудольф лежал на диване в нише гостиной, а Фрэнк сидел рядом с ним на полу, Солария спряталась, по-прежнему не желая оставаться близко к хозяину. «Она – единственная сука, которую я никогда не мог уложить к себе в постель», – заметил Рудольф, а когда они обсуждали музыку, которую Фрэнк наметил для того, чтобы Рудольф ею дирижировал, он реагировал так же остроумно. Узнав, что речь идет о второй части «Героической» симфонии Бетховена, Рудольф, ни секунды не колеблясь, воскликнул: «А, похоронный марш!» И все же, как ни было очевидно, что конец близок, когда Фрэнк уезжал на следующий день, с искренним убеждением сказал Рудольфу, что они увидятся в марте. «Я не терял надежды».