Руфь Танненбаум

Госпожа Вильгельмина Биба Швайнштайгер после этого покушения выжила, пуля застряла у нее где-то в кишках, и ее срочно прооперировали. В кафедральном соборе была отслужена месса за ее выздоровление, на которую демонстративно явился почти весь оперный и драматический ансамбль Хорватского национального театра, включая и православных, она же спустя несколько дней почувствовала себя настолько лучше, что выступила против Майсторовича в «Утренней газете» с пасквилем, озаглавленным Левантийская пуля в мягкое подбрюшье Загреба, в котором расправилась и с Мустафой Мулаличем. Так начался Скандал в опере, который будет длиться месяцами, и ему было не видно конца, и вскоре он полностью затмил Судетский кризис, встречу Стоядинович-Геринг и тому подобные банальные мировые темы.

Тогда Радослав Моринь переселился на скамейку под навесом, с которой он провожал поезда зимой. Ждал свою смену и чувствовал, как сейчас, перед возвращением в Загреб, у него в горле опять растет тот же самый комок. Завтра пятница, конец еще одного дежурства, и нужно возвращаться назад, в дом № 11 по Гундуличевой, квартира в подвале, звонок не работает.

XIX

Накануне нового 1939 года принц Павел посетил Загреб. В его честь на Святого Сильвестра был показан непредусмотренный репертуаром спектакль «Красная роза Дамаска». Принц в тот вечер был в плохом настроении, похоже он не вполне протрезвел после недавнего ужина с Джоко Симеуновичем и господами из «Ллойда», а может быть, его мучила королевская мигрень, ввиду чего после первого действия он покинул зрительный зал. Вслед за Павлом удалились и все, кто сопровождал принца и членов правительства, приглашенных господами Цветковичем и Цинцар-Марковичем[82], так что следующие три действия были сыграны перед публикой, которая или уже видела этот спектакль, или ее, как и офицеров 35-го Загребского полка имени Зриньского и 36-го Карловацкого полка имени Елачича, спектакль нисколько не интересовал, хотя их внимание привлекли дамские прелести актрисы Майи Позвински, которые они вполголоса коментировали.

Пока спектакль унизительно жалко тащился к концу, режиссер Бранко Микоци сидел в императорской ложе рядом с пустым креслом принца Павла и утешал автора текста, пожилую госпожу Хильду Теуте.

– Сказал «извиняюсь» и вышел вон! Представляете, друг мой, ни больше ни меньше как «извиняюсь». От принца, учитывая его происхождение, все-таки можно было ожидать «пардон» или что-нибудь вроде того, а не грубого, плебейского «извиняюсь», как будто мы с ним на рынке и он извиняется, что наступил мне на ногу из-за толкотни возле прилавков с овощами для супа, – бесновалась едва не плача госпожа Теуте, а Микоци лишь раздувал огонь ее ярости:

– Деревенщина всегда остается деревенщиной, уж поверьте мне. Пусть даже его сто раз короновали.

Это был единственный способ утешить старушку, потому что если она перестанет негодовать, то покорится судьбе и впадет в отчаянье, потом перейдет в фазу помешательства, достойного Стеневаца, запретит дальнейшие показы спектакля и вскроет себе вены, что уже несколько раз и проделывала, и потребуются дни и даже недели, букеты роз и страстные любовные письма от неизвестных почитателей, чтобы она вернулась в нормальное состояние и сняла запрет на показ спектакля, а Хорватский национальный театр оплатил неслыханные расходы по ее лечению. Кстати, хотя за восемь десятков лет бурной и волнующей жизни госпожа Теуте блестяще овладела всеми приемами вскрытия вен и обмороками в присутствии публики, в последнее время она несколько раз действительно чуть было не истекла кровью.

Самые тяжелые для Микоци дни пришлись на прошлую осень, когда после Хильдиных упорных требований и уговоров была достигнута договоренность относительно гастролей «Красной розы Дамаска» в Вене. Ему тогда казалось, что он не переживет того скандала и тех неприятностей и рассыплется на тысячу кусочков, как юный королевич Борна в том, историческом, спектакле Джуро Хохенмейера.

Старушка вообразила, что к ней на спектакль прибудет сам Адольф Гитлер, потому как несколькими месяцами раньше она, по рекомендации загребских городских властей, послала ему переведенную на немецкий и взятую в кожаный переплет пьесу «Красная роза Дамаска» с посвящением:

Великому, мудрому, храброму и дерзновенному, справедливому и милостивому Адольфу Гитлеру, Фюреру и надежде всего любящего правду мира, Цезарю современной эпохи, искупителю нашего поколения и истинному ценителю искусства драматургии, c преданностью посвящаю и дарю ему это произведение. Хильда Теуте.