Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)

Пожалуй, в этот непродолжительный момент расовая принадлежность СэльСатара заинтересовала Мирэда даже больше смысла ритуала. Разноцветные глаза, серая кожа, странная кровь, вечная маска, скрывающая лицо. Смешение каких же рас смогло породить его? И почему, всё же, у него нет настоящего имени, что значилось второй строкою под меткой Госпожи у всех остальных тёмных? Какие бы родители оставили своё дитя безымянным?

— Когда крови будет достаточно, порез зарастёт сам. Потеряете вы немного, поскольку вам нужно не умереть, а всего лишь установить связь.

Мирэд вздрогнул, когда лезвие неглубоко вспороло кожу. Рану защипало, тёмно-красная кровь хлынула на руну, почему-то не смазывая её контур, а, напротив, равномерно растекаясь по всем линиям и точкам, будто не на песке она была вычерчена, а прорезана в камне. Он в каком-то странном оцепенении смотрел на то, как дрожит и становится — по мере насыщения руны — всё более ярким льющийся из неё рыжеватый свет, как довольно и сыто льнёт к его ногам идущее от песка тепло. Прошло, наверное, секунд пятнадцать, прежде чем оно вдруг объяло и порез. Кожу защипало ещё сильнее, края раны потянулись друг к другу, вновь срастаясь в единое целое. Теперь о том, что меньше минуты назад его запястья касалось острое лезвие ритуального кинжала, напоминали лишь подсыхающие багровые подтёки на коже и краю слишком низко закатанной рубашки, да шрам шириною не толще нити.

Сама руна у ног Мирэда тоже внезапно переменилась — живой чернильной кляксой расползлась в стороны, скользнув под его ступни. Рисунок так и остался в центре, но теперь вокруг, соединённое с ним четырьмя косыми чертами, текло и поблёскивало кровавое кольцо, очерчивающее круг шириною не больше локтя. Зрелище завораживало, но выглядело необъяснимо жутко. До этого Мирэду уже приходилось несколько раз участвовать в так называемых “красных ритуалах”, поэтому вид собственной крови, окропившей магические знаки, не был для него новым и пугающим самим по себе, однако в этот раз его почему-то прошибла крупная дрожь.

Да, в ритуалах на крови он участвовал. Вот только к богам не взывал.

— Что же, с подготовкой к ритуалу все вы успешно справились. Превосходно. Теперь сосредоточьтесь на руне и на том, что вы чувствуете, касаясь её. Остальное я сделаю сам, — Тамерзар всё так же спокойно повернулся ко входу в пещеру, коротко надрезал запястье, а после бросил через плечо последнюю полупросьбу-полуприказ: — Что бы ни происходило, не двигайтесь с места и не отвлекайтесь. Сейчас для вас должна существовать только руна и тот, кого вы призвали своей кровью в наше измерение. Если вы выйдете за границы рунного круга до конца ритуала — умрёте. Будете противиться призванным — умрёте. Потеряете контроль — умрёте. Забудьте обо всём, что происходит за пределами круга. Наша первостепенная задача — извлечение скифи. Это в интересах всех нас.

Голос Советника продрал Мирэда до костей. Холодный, спокойный, безразличный, чётко описывающий все риски и твёрдую необходимость довести начатое до конца. Этот голос не мог не подчинять. Этому голосу невозможно было противиться.

Мирэд глубоко вздохнул и прикрыл глаза, прогоняя ненужные и лишние сейчас мысли о Тамерзаре и о том, насколько опасен его ритуал на самом деле. Нужно лишь следовать его словам и всё кончится благополучно. Так ведь? Вряд ли он стал бы укладывать в могилу только что спасённых им же подчинённых… Хотя, быть может, он и спас-то их только ради того, чтобы использовать в ритуале. Зачем тащить на Миро ещё шестерых, когда есть те, кто уже здесь.

Он попытался позвать Аин-Зару — отчасти для того, чтобы унять поднявшуюся внутри тревогу и отчасти, чтобы попросить не делать глупостей, но змея, кажется, не преминула опять провалиться в сон. Хороший вопрос, насколько он был естественным… Да, сейчас он не чувствовал ничего из спектра тех ощущений, что охватили его в гроте, но…

«Думай о руне», оборвал он себя, не давая продолжиться мысли. Думать о руне, только о ней. Чувствовать её. Сосредоточиться. Чувствовать.

И Мирэд почувствовал.

Сначала это было лишь то лёгкое тепло, что овевало его ступни. Ласково грело кожу, иногда даже обжигало немного — неприятно, но не более того. Затем неторопливо и щекотно переползло на щиколотки и голени, объяло все ноги, скользнуло под лекарской рубашкой по животу и выше до ключиц, подняв на спине целую волну мурашек и заставив сдавленно зашипеть, тронуло шею и нежно огладило её, словно бы пальцами. Странные ощущения. Будто бы его касалось не бесформенное тепло, а кто-то… живой? Слишком живой и материальный для того, чтобы быть лишь теплом.