Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)

В голове всё окончательно смешалось, Мирэд уже не понимал, где он и что происходит, Пламя всё так же крепко обнимала его, не давая выпасть из рунного круга, в голове набатом бились чьи-то слова на драконьем, а затем она громко выкрикнула: «Малтара!» — «Отдай!», и ей вторили множество голосов, раздался ужасный крик… Всё исчезло. Она исчезла. За спиной оказалась лишь острая, холодная пустота, никто больше не держал его, и Мирэд упал на мёрзлый ледяной песок, покрытый хрустящей корочкой инея, судорожно вдыхая промозглый воздух элэйнана.

Было почти так же холодно как дома, в Каре.

*

Рэт наблюдал за приготовлениями к ритуалу даже не пытаясь скрыть любопытства. Лично он не видел на песке даже намёка на руны, но тёмные и Медуза, повинуясь приказам Тамерзара, заняли свои места и вытянули вперёд правые руки. Советник, продолжая раздавать указания всё тем же неприятным ледяным тоном, пошёл по кругу, поочерёдно надрезая их запястья. Сначала — капитан СэльСатар, поползшая и вспыхнувшая под ним багровая руна, едва заметным туманом окутавшая его ноги. До зубного скрежета знакомым туманом… Затем — лекарь Фирэйн, травянисто-зелёное свечение и проросшие из песка фантомные стебли, медленно потянувшиеся вверх по его икрам. Потом Белая Медуза, стремительно текущий поток синей крови и уже привычно обмывающая её ступни льдисто-синяя вода. Перед руссой было немного стыдно за то, что он сразу не понял, о каком Океане она говорила, и куда более стыдно за историю, в которой она из-за него оказалась. «Стыдно», пожалуй, было даже не тем словом, что отражало бы его настоящие чувства, но другого он подобрать попросту не мог.

Затем пришёл и черёд Нэсса — всё повторилось, руна вспыхнула огненно-красным и обвила его ноги дрожащим маревом, как от костра. Осознавать это было внезапно и почти пугающе, но за него Рэт тоже волновался. За него, за тёмного. Это казалось дикостью — почти такой же, как использование в ритуале ещё не оправившегося от плена Забирающего. Бесспорно, Тамерзар знал, что делает — не в его интересах было доводить своего подчинённого до обморока, если не до гроба, но под ложечкой всё же тревожно сосало, и Рэт очень жалел, что постеснялся подойти к Нэссу и поговорить с ним до того, как ритуал начался.

Помнит ли он о том, что происходило в гроте? Но казалось неправильным и едва ли не кощунственным мешать двум воссоединившимся друзьям. Друзьям… Рэт думал об этом почти с завистью. Он не мог сказать, что друзья были у него хоть когда-то. Он и не общался практически ни с кем в свою бытность на Элфанисе. Да, лет пятьдесят назад, когда ему ещё не исполнилось первой сотни, в Небесной Резиденции иногда появлялись отпрыски Звёздных родов — в основном, правда, женского пола. Отец решил озаботиться выбором подходящих невест для своих сыновей заранее — много раньше, чем это было необходимо в действительности. В качестве будущей жены Эртара, а, значит, и потенциальной Светлейшей, ему приглянулась Лаэкотэ Гриэрмэ, и брат его решения не оспорил, как всегда подойдя к вопросу практично и рационально — юная Лаэкотэ происходила из одного из наиболее древних, знатных и богатых родов, к тому же обладала магией и была хороша собой (в конце концов, представители семьи Светлейших должны были быть прекрасны во всём — и умом, и внешне, и магически).

Рэт же тогда взбрыкнул. Отец привел к нему трёх эльфиек — «девчонок Аренема», как окрестил их шёпотом один из стражей. Старшей из них, Марэ, тогда было сто пятьдесят три — на восемьдесят три года больше, чем ему. И она, и её младшие сёстры — одной было сто тридцать пять, другой — шестьдесят семь, были магами воздуха, и довольно сильными, пусть и практически не обученными. Ведь зачем женщине, что всю жизнь проведёт на острове, неизменно выйдет замуж, родит нескольких наследников и этим выполнит все цели в своей жизни, уметь творить заклинания? Отец предлагал ему сделать выбор, а Рэт… А Рэт, как ни смешно, испугался. Впервые за все годы ему дали возможность решить что-то важное, а он просто струсил и сбежал, едва ли удосужившись сделать это согласно правилам этикета.

Больше к вопросу женитьбы они никогда не возвращались, а в глазах отца, помимо строгой холодности, появилось лёгкое презрение. И после Рэт ненавидел себя за эту слабость, ненавидел неистово, но изменить уже ничего не мог. Только боялся, до дрожи боялся всё же задать ему этот вопрос: «Кто из троих?». Так и не задал. А сейчас уже поздно было. Только сквозило внутри лёгкое облегчение — одна из девчонок Аренема не обязана была больше выходить за него. За трусливого, боящегося ответственности мальчишку.

Так ли он изменился за прошедшие с того дня годы?