Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)

Но вот шагнул первым Фирэйн, вновь нацепивший свои сумки и уже вполне уверенно стоящий на ногах. За ним Квэарр, на ходу убирающий меч в ножны, шатающийся Зенор, ухмыляющийся капитан СэльСатар, Вард, едва ли не нёсший на себе бледного как мертвеца Нэсса и что-то тихо тому выговаривавший. Рэт подошёл к порталу следом за ними, бережно обнимая дрожащую Белую Медузу и жалея, что он слишком слаб физически, чтобы нести её на руках.

И ему не нужно было поворачиваться, чтобы ощутить на себе тяжёлый предупреждающий взгляд Тамерзара, первого советника Тёмного Короля. Уже шагая в переход, он вдруг подумал: если таков советник, то каков же сам король?

А затем был полёт в полыхающей чёрной пустоте.

========== Глава XV. Темнота, туман и Смерть ==========

Конец элэйнана 1069 года от Серой Войны; Странный мир

На периферии сознания был слышен неровный стук капель. Время тянулось как кисель, слившись с расползшейся вокруг темнотой в одно неразделимое, вязкое, накрывающее с головой. Оно давило на плечи, сжимало горло, холодило кожу и онемевшие давно руки и ноги. Сколько уже прошло? День? Неделя? Сезон? Год? Всего лишь час или несколько минут?

Она не знала. Время не желало поддаваться, стало упрямым, мысли мешались в голове, в попытке считать секунды она прерывалась уже на одиннадцатой. Всё плыло вокруг, плыло перед глазами, тьма не давала думать. Думать так, чтобы не впадать через минуту в панику и не начинать колотить воздух, пытаясь дотянуться до иллюзорных стен.

Серафима видела их — серые неровные камни. Или не серые, или не камни, как понять в этом мраке, как понять, что это не морок, что ей не мерещатся эти очертания в абсолютной пустоте? Нет, абсолютной пустоты точно не было. Что-то держало крепко её руки и ноги — цепи, верёвки, какая-то магия, принявшая материальный облик — и это что-то уходило во мрак, цеплялось где-то за стены. Стены должны быть. Цепи не могут быть бесконечными.

Не могут же?..

В голове всё опять перемешалось в жуткую кашу. Какие-то образы из прошлого, из детства, из того, чего она не знала и не могла видеть прежде, люди и не люди, которых она не знала и просто не могла знать (не могла, не могла, не могла, пожалуйста), странные цвета, запахи, которых просто не могло быть здесь. Она сходила с ума? Она что-то вспоминала? Между этими состояниями была разница?

Иногда шум в голове затихал, и можно было просто закрыть глаза и не думать. Не думать о руках, что она уже почти не чувствовала — и тогда казалось, что она просто парит в этой тьме, сама по себе, как будто научилась, наконец, хоть какой-нибудь магии. Не вдыхать глубоко воздух — и вот уже не пробирает до костей запах застоявшейся воды и сырости (и чего-то опасного, чего-то правильно-неправильного, чему она не могла найти теперь объяснений). Не открывать глаз, только не открывать глаз — и можно представить, что всё это просто сон, просто ночной кошмар и не более, что всё кончится, что всё обязательно кончится к утру, иначе и быть не может. Все кошмары кончаются с приходом утра, это правило, это закон.

Вот только не понять в темноте, когда наступает утро.

Просто очень долгий сон.

Вот только во снах тебе не кажется, что ты сходишь с ума.

Сон, сон, сон.

Иногда она действительно начинала думать — верить, - что всё это сон. Сон, в котором были другие сны, сон во сне — почему нет? Просто слишком долгий сон, слишком долгий, слишком длинный для того, чтобы не провалиться в него ещё глубже. Понимала, знала где-то на краю сознания, что это лишь самообман — и сон, и утро, и стены, наверное, тоже, не была ведь полоумной дурой…

Или же была? Зачем иначе полезла туда, куда не следовало?

…А куда она полезла? А что она сделала?

В темноте, в постоянной, стабильной, гранитной темноте сны уже было не отличить от яви. Реальность — о какой реальности ты говоришь, о какой реальности ты ещё можешь говорить? — мешалась с бредом. Сон, вымысел, бред — какая разница, какая уже разница. Всё одно.

Он действительно к ней приходил?

Он, тот мужчина.

У него были чёрные волосы — это она могла сказать наверняка, помнила слишком отчётливо, потому что слишком яркими, слишком контрастными были цвета. Чёрные волосы, белая кожа, глаза — почти красные. На пальцах, почти по-паучьи длинных и тонких — «такими, наверное, хорошо плести», почему-то мелькало у Серафимы в голове — горели красными звёздами кольца. Одет он был в одно только чёрное, и чёрные волосы, и чёрная одежда, и чёрное марево вокруг превращали его в воплощение этой черноты.