Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)

Да, Серафима всегда знала, что далеко не красавица — с самого детства, пожалуй. Это Элин взяла себе всю яркую красоту матери и деда, да и Мир, как видела она уже сейчас, пошёл по её стопам. Она же, как ни смешно, больше всего походила на бабушку, на бабушку, что так пламенно любила Элин и с такой же внутренней пламенной неприязнью относилась к Серафиме. Не потому ли, что видела во второй внучке сбежавшего, но всё так же любимого мужчину, а в первой — саму себя, глупую, упустившую его, так и оставшуюся в одиночестве?

Иногда Серафима задумывалась — почему же так вышло? Что пошло не так? Вильгельм не был готов к детям? Испугался семейной жизни, ответственности, бабушкиного не мягкого нрава? Иногда она смотрела на её старые-старые фотографии, мутные ещё, чёрно-белые, и видела себя. Видела те же упрямо поджатые губы, то же выражение в глазах с таким же разрезом, ту же вечную небрежную косу. Тот же нервный жест — сцеплять от волнения пальцы.

Они были так похожи… Но какая же пропасть была между ними на самом деле.

Что же касается красоты… Да, Серафима никогда ей не блистала, они обе ей не блистали — милые, не лишённые обаяния, но слишком худые, со слишком острыми чертами лиц, не слишком походящие на тот идеальный женский образ, который хотело видеть большинство мужчин. Но у бабушки не было шрамов от хлыста. И пусть их никто не увидит — теперь они всегда будут вместе с ней, теперь она всегда будет помнить о них, о том, как они появились на её спине, как сочились кровью, как блестели искрами скифи.

Стало больно и обидно почти до слёз. Ей семнадцать, семнадцать, а на её спине три полосы от хлыста, которые никогда не заживут полностью.

— Дорогая, вот только не разводи излишнюю сырость, здесь и без того туманно, — Сэрэа покровительственным жестом положила ей на плечо тонкую, но ощутимо сильную руку. — Это не первая и не последняя боль в твоей жизни. Когда ты вспомнишь — будет легче всё это пережить. Не будь тряпкой, в конце концов — или как вы там, люди, говорите? Ты же тёмная. Ты прошла посвящение. Ты одна из нас, одна из Чёрного Совета, а шрамы — это всего лишь шрамы. Это не то, что может тебя сломать.

— А что может? Что может меня сломать? — она резко вскинула голову. Внутри кипела злость вперемешку со страхом и подступающей истерикой, и она уже просто не могла остановиться. Пусть и рискованно, очень рискованно позволять себе говорить в таком тоне с той, из-за кого сердце в твоём мёртвом прежде теле забилось вновь.

— Ничто. Пока я тебе покровительствую, — Сэрэа глядела на неё спокойно, в упор, и под этим взглядом буря внутри почему-то начала затихать. Серафима хотела бы попросить прощения, но понимала, что ей это не надо.

— А… Простите, это очень глупый вопрос, но я не могу его не задать. Разве смерть — не конец? Почему вы говорите, что я вспомню, почему вы говорите, что я уже была у вас раньше, почему вы вновь заставили моё тело жить?

— Конец. Но не для всех и не всегда. Пока что ты нужна мне, поэтому ты будешь жить. Решишь нарушить мою волю — пеняй на себя. Сейчас у тебя есть привилегии… Смотри только, не возгордись. Не оступись. Смерть не прощает ошибок, сама понимаешь, — Сэрэа склонила голову набок, посмотрела так, как никогда не смог бы посмотреть ни один человек. Серафима чувствовала мощь, что жила в этой женщине, мощь, подобную напору полноводной реки на хлипкую дамбу, что казалась прочной лишь на первый взгляд. Бросишь в неё камень потяжелее — и вода погребёт тебя под собой.

Серафима не собиралась даже поднимать этот камень.

Она не знала ничего, не знала, как, когда и зачем связала свою судьбу с этим служением, но она хотела жить. До дрожи хотела. И поклонилась, отступила на шаг, показывая, что услышала и поняла всё, что хотели до неё донести.

— Прекрасно, — она больше не видела лица Сэрэа, лишь её ноги и подол платья. — Я вижу, что потеря памяти не повлияла на твоё благоразумие. Надеюсь увидеть тебя нескоро. Просыпайся. И с возвращением…

*

…Лэйер вздрогнула, приоткрыла глаза. Прищурилась, потёрла их руками, дожидаясь, пока они привыкнут к полумраку комнаты. Небо за окном начинало сереть, предвещая наступление утра. Она свесила ноги с постели, осторожно ступила на пол, впервые за долгое время ощущая под собой твёрдую поверхность.

Потом бросила взгляд на призрачную в тёмном небе Пурпурную Башню, чуть вздрогнула, сжала кулаки, но не от злости. Скорее от горького бессилия и осознания того, на что она уже никак не могла повлиять.

— Магистр, вам стоило лучше подумать, перед тем как солгать пять лет назад. Теперь же… Теперь вы перешли дорогу тёмным. И мне вас жаль.

========== Эпилог. Здравствуй ==========