— Кто управляет тёмными? Где вы собираетесь? Зачем вам Пророчество?! — тюремщик срывается на крик, на знакомый крик, но ей уже не понять, не разобрать.
— Не знаю…
Третий удар. Воздух перестаёт держать, Серафима понимает, что больше просто не выдержит, и пропасть под ногами заполняет собой весь мир. Она падает, падает, падает, с каждым метром вниз темнота становится всё гуще, всё ярче, глушит цвета, глушит звуки, глушит боль. В голове пусто, потому что её взрыв выжег все мысли.
Что-то капает на пол. Что-то свистит. Кто-то что-то говорит.
Цена мне — лишь три удара.
- Цена тебе — три удара скифью, - голос Рокуэлла затихает, отдаляется, двоится, смазывается и превращается лишь в отзвуки эха.
И всё вдруг кончается. Мир рвётся, как натянутая гитарная струна, отдаётся в голове лёгким звоном, становится почему-то очень легко. Серафима дёргает рукой, и понимает, что её ничто больше не держит. Открывает глаза, и видит вокруг лишь клубы багрового тумана.
Боли больше нет, она исчезла, в голове гулко-пусто, и ей не сразу удаётся даже вспомнить, кто она такая. Но — вспоминает. И касается спины дрогнувшими пальцами. Они тут же пачкаются в чём-то липком, и ладонь к глазам Серафима подносит уже не затем, чтобы получить подтверждение — тело просто двигается механически, завершает задуманный ряд движений.
На пальцах кровь. На пальцах кровь, а значит темнота не была сном, всё же не была.
Ты и сама это знала.
Серафима повернула голову, завертелась на месте, осматриваясь, но вокруг не было ничего. Только туман, туман, вьющийся во все стороны багровыми спиралями, туман, который она уже видела однажды, когда Эмил Курэ проводил свой эксперимент. Когда она забыла выпить зелье. Когда её сознания коснулись первые образы того, чего она не хотела знать.
— Рокуэлл?.. — нерешительно позвала она. Он сказал, что теперь всегда будет рядом. Он был там, в темнице. Он позволил ей упасть в пропасть. Так куда же исчез сейчас?
Где-то за её спиной послышался лёгкий смешок.
— Над этим местом он не властен. Ему не проникнуть сюда… Без моего особого приглашения.
Серафима обернулась на смутно знакомый женский голос. Глубокий, сочный, полный силы, полный мощи, полный власти.
Женщина сидела на массивном троне из резного дымчатого камня. Туман расползался во все стороны из-под её обнажённых, почти не прикрытых струящимся винным платьем белых ног, парил вокруг, но больше не скрывал её силуэта. Женщина смотрела на Серафиму в упор, и она не могла оторвать взгляда от чужих абсолютно белых глаз. Лишь окружали радужки чёрные лучистые ободки, стремившиеся своими лучами к тёмным провалам зрачков. Она не была слепа, она смотрела, и в её взгляде, в прищуре странных глаз, в изгибе бровей читался смех.
— Что же ты застыла, как статуя Эпохи Цветения? В прошлый раз ты была куда смелее… Подойди ближе. Я не кусаюсь, — она фыркнула и словно бы в противоречие своим словам тонко улыбнулась, демонстрируя острые клыки. — Теперь тебе уже действительно пора.
«Ещё рано»
Эта женщина. Она уже видела её прежде, видела, как и этот туман. К ней тянула сквозь темноту руку, её голос слышала, она сказала ей: «Ещё рано», и оттолкнула протянутую руку.
— Кто вы? — решительности в голосе нет, но нет и страха. Он весь остался во мраке её темницы. Страха нет, и Серафима делает вперёд несколько шагов, останавливаясь невдалеке от подножия трона.
Женщина склоняет голову набок.
— Меня зовут Сэрэа.
Сэрэа, сэрэан…
— Смерть?..
— Смерть, — Сэрэа благосклонно кивает, волосы цвета тёмной венозной крови змеятся вниз по её острым плечам. Вся она словно состоит из оттенков красного и белого. Владычица крови и тумана, как и говорили все сказки.
Она ведь читала эти сказки когда-то.
— Я… Серафима. Серафима Ларсен.
Веселье Сэрэа становится всё более явным. Серафима не видит для него и малейшего повода, но что она, а что — эта женщина.
— Представь себе, милое дитя, я знаю. Ты ведь не первый раз замираешь подле меня в такой нерешительности… И что же? Не будет никаких криков и стонов о прерванной жизни? Вы, смертные, ведь так любите это. Особенно те из вас, кто в меня не верит… Сирионцы, эльфы, какие-нибудь ваши лэсвэтские атеисты.
— Значит, я всё же мертва… Так вот в каком смысле меня освободят, Рокуэлл…
Каким скорым было исполнение твоего нового пророчества.
А могло быть иначе? Ты же знала, с самого начала знала, чем всё кончится. Как всё кончится.
— Это ненадолго, — Сэрэа всё же не сдержалась, рассмеялась гулко, поднялась на ноги, оказавшись выше Серафимы не меньше чем на две головы. — Ты такая смешная, детка. А сейчас нам нужно разобраться с одним дельцем… С одним тельцем.