Рука и сердце [сборник litres]

– О да, и среди владельцев гостиниц тоже. Большинство официантов в больших отелях во Франкфурте, и Гейдельберге, и Майнце, и, осмелюсь сказать, во всех остальных местах, сыновья владельцев гостиниц в маленьких городках, которые покидают родные места, чтобы поднабраться опыта и, может быть, чуть-чуть выучить английский и французский, а иначе, говорят, им ни за что не пробиться. В мае минет четыре года, как Франц покинул Альтенар, а перед уходом принес мне кольцо из Бонна – он там новую одежду себе покупал. Я это кольцо больше не надеваю, но храню его у себя наверху, и оно меня утешает: смотрю на него и думаю, что все это не одни мои глупые домыслы. Наверно, он связался с дурными людьми, так как начал играть в карты – проигрывал больше, чем имел; иногда я ему немного помогала, мы ведь время от времени писали друг другу, потому что обменялись адресами, потому что в доме отца подрастали младшие дети, и я думала, что тоже отправлюсь в люди зарабатывать себе на жизнь – что уж там, скажу все начистоту, – надеялась, что смогу из жалованья скопить достаточно, чтобы купить красивое белье в хозяйство, и всякие горшки и кастрюли для… для того, чему теперь уж не бывать.

– Разве немецкие женщины, выходя замуж, сами покупают горшки и кастрюли, как вы их называете? – спросил я, пытаясь скрыть за этим обыденным вопросом вызванные нанесенными ей обидами негодование и сочувствие, которые мне было неловко выражать.

– О да, невеста покупает все необходимое для кухни и запас белья. Будь моя матушка жива, она бы все приготовила заранее – у нее были на это деньги; а мачехе и без меня нелегко придется: нужно будет все собрать для четырех своих дочек. Хотя, – продолжала она, оживившись, – теперь я смогу ей помочь, раз никогда не выйду замуж; а мой здешний хозяин справедлив и щедр и хорошо мне платит, целых шестьдесят флоринов в год. (Шестьдесят флоринов равны примерно пяти фунтам стерлингов.) А теперь доброй ночи, сударь. В чашке слева настойка, справа – желудевый чай.

Она затенила свечу и направилась к выходу. Приподнявшись на локте, я сказал ей вслед:

– Забудьте этого человека. Он вас недостоин. Лучше уж оставайтесь незамужней.

– Возможно, – серьезно ответила она. – Но вы не можете судить; вы его не знаете.

Несколько минут спустя я вновь услышал ее мягкие, осторожные шаги; она сняла башмаки и в одних чулках подошла к моей кровати, прикрывая свечу рукой. Увидев, что я не сплю, положила на столик рядом с ночником два письма:

– Может быть, сударь, вас не затруднит прочесть эти письма; тогда вы поймете, какой Франц на самом деле умный и благородный. И он ни в чем не виноват – вся вина на мне.

Больше в тот вечер не было сказано ни слова.