Рука Оберона

Я запер за собой комнату и направился к лестнице. Трепетало пламя свечей, и полинявший олень, веками умиравший на гобелене справа от меня, оглядывался на полинялых собак, преследовавших его приблизительно столь же долго. Иногда мои симпатии принадлежали оленю, обычно же собакам. Надо будет как-нибудь отреставрировать гобелен. Я спустился вниз по лестнице. Снизу не было слышно никаких звуков. Значит, время было позднее. Это было хорошо. Прошел еще один день, и мы еще живы, может быть, даже поумнели, стали достаточно мудрыми, чтобы понять, что есть еще много такого, что нам нужно узнать. Надежда, вот чего, наверное, у меня не было, когда я, воя, сидел в той проклятой камере, прижимая руки к невидящим глазам. Виала… Я был бы счастлив поговорить с ней в те дни хоть несколько минут. Но я усвоил только то, чему научился в скверной школе, и даже более мягкий курс обучения, вероятно, не придал бы мне ее милосердия. И все же… трудно сказать. Я всегда больше чувствовал себя псом, чем оленем, больше охотником, чем жертвой. Ты могла бы научить меня чему-то, что притупило бы злость, смягчило бы ненависть. Но было ли бы это к лучшему? Ненависть умерла вместе с ее объектом, и злость тоже прошла, но, оглядываясь назад, я гадаю: а сумел бы я добиться своего, если бы они меня не поддерживали? Я вовсе не уверен, что пережил бы свое заключение, если бы мои уродливые спутники то и дело не возвращали меня силком к жизни и нормальности. Теперь я мог позволить себе роскошь думать при случае, как олень, но тогда это могло бы оказаться роковым. По настоящему я этого не знаю и сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю. На втором этаже стояла полная тишина. Снизу доносились тихие звуки. Спокойной ночи, миледи. Поворот, и снова вниз. Интересно, произошло ли с Рэндомом что-нибудь неприятное? Вероятно, нет. Иначе он или Бенедикт уже связались бы со мной. Если не попали в беду. Но нет, смешно беспокоиться. Реальная опасность, когда придет время, даст о себе знать, и хлопот у меня будет более чем достаточно. Вот и нижний этаж.

— Уилл! — окликнул я. — Рольф!

— Да, лорд Корвин.

Двое часовых встали по стойке «смирно», заслышав мои шаги. Их лица доложили мне, что все хорошо, но ради проформы я спросил:

— Все ли в порядке?

— Все спокойно, лорд, — ответил старший.

— Отлично.

Я пересек обеденный зал. Он сработает, я был уверен в этом, если время полностью его не стерло. И тогда… Я вошел в длинный коридор, который с обеих сторон тесно сдавливали пыльные стены. Темнота, тени, мои шаги… Я подошел к двери в конце коридора, открыл ее и вышел на платформу, затем начал спускаться вниз по освещенной винтовой лестнице, ведущей в пещеры Колвира. Рэндом был прав, решил я. Если убрать наслоения времени до уровня того уже давнего дня, то соединятся, как сообщающиеся сосуды, переходы первозданного Лабиринта и то место, которое мы посетили этим утром. Вниз. Изгибы и повороты во мраке. Освещенная фонарями и факелами караульная была по-театральному четкой. Я достиг дна и направился в ту сторону.

— Добрый вечер, лорд Корвин, — произнесла тощая, труповидная фигура.

Она с улыбкой курила трубку, прислонясь к полкам.

— Добрый вечер, Роджер. Как дела в подземном мире?

— Крысы, летучие мыши и пауки. Ничто другое больше не шевелится. Мирно.

— Тебе по душе эта служба?

Он кивнул:

— Я пишу философский роман с элементами ужаса и психопатологии. Над этими частями я работаю здесь.

— Подходящая обстановка, что и говорить, — согласился я. — Мне понадобится фонарь.

Он фыркнул и взял фонарь с полки, после чего зажег его от свечи.

— У него будет счастливый конец? — спросил я.

Он пожал плечами:

— Я буду счастлив в любом случае.

— Я имею в виду полное торжество. Герой спит с героиней? Или ты убьешь всех до единого?

— Это едва ли будет справедливо, — заметил он.

— Ну что ж, возможно, я когда-нибудь прочту его.

— Все может быть, — не возражал он.