Рука Оберона

Я закрыл глаза, чтобы присоединиться к ней в темноте, чтобы вспомнить на короткий миг время, где первенствовали иные средства общения, чем световые волны. И тогда я понял, что она была права насчет моего голоса. Почему я так тяжело затопал ногами, едва была высказана мысль о долге? Я люблю быть уважаемым за доброту, чистоту, благородство и великодушие, когда я заслуживаю этого, иногда даже когда не заслуживаю, точно так же, как всякий другой человек. Что же тогда обеспокоило меня, когда разговор пошел о долге перед Амбером? Ничего. В чем же тогда дело? Отец? У меня не было больше перед ним никаких обязательств, меньше всего долговых. В конечном счете, именно он был в ответе за нынешнее положение дел. Он наплодил нас, не установив надлежащего порядка наследования, он был менее чем добр ко всем нашим матерям и ожидал нашей преданности и поддержки. Он выделял среди нас любимчиков и фактически настраивал нас друг против друга. А потом он ввязался по глупости во что-то, с чем не мог справиться, и оставил королевство на перепутье. Зигмунд Фрейд давным-давно обезопасил меня от самых обычных, обобщенных чувств негодования, которые могли бы действовать внутри семейной ячейки. Из-за этого не стоит злиться. Другое дело — факты. Я не любил отца просто потому, что он не дал мне никакого повода любить его. Он, действительно, казалось, трудился в ином направлении. Я понял, что именно это и беспокоило меня в представлении о долге — личность отца.

— Вы правы, — не стал я возражать. Затем открыл глаза и поглядел на нее. — Я рад, что вы сказали мне об этом. Дайте мне вашу руку, — я поднялся.

Она протянула руку, и я поднес ее к губам.

— Спасибо вам, — поблагодарил я. — Это был отличный завтрак.

Я повернулся и направился к двери. Оглянувшись, я увидел, что она покраснела и улыбается. И я начал понимать, откуда взялась та удивляющая меня перемена в Рэндоме.

— Удачи вам, — пожелала она, когда я уже выходил.

— И вам, — подхватил я. И быстро вышел.

Я собирался повидать Бранда, но не мог заставить себя сделать это, хотя бы потому, что не хотел с ним встречаться, пока мой ум притупляла усталость, и еще потому, что разговор с Виалой был первым приятным событием, случившимся за последнее время. На этот раз я собирался отдохнуть с неиспорченным настроением. Я поднялся по лестнице и прошел по коридору к своей комнате, думая о ночи длинных ножей. В спальне я задернул шторы от полуденного солнца, разделся и лег в постель. Как обычно после стресса, напряжение спало с меня не сразу, сон какое-то время не шел ко мне. Я долго метался и ворочался, вновь переживая события нескольких последних дней и даже более давние. Но вот я, наконец, уснул, сон мой был амальгамой из того же материала. Когда я проснулся, было темно, и я чувствовал себя отдохнувшим. Напряжение покинуло меня, а мысли были куда более мирными. Я почувствовал приток энергии. И я знал, каким образом и для чего ее применить. Я сел, потянулся за одеждой и принялся одеваться, потом пристегнул Грейсвандир, сложил одеяло и сунул его под мышку. В голове у меня прояснилось, а бок перестал покалывать. Я не имел ни малейшего представления, сколько я проспал, и это едва ли стоило выяснять. Мне надо было узнать нечто куда более важное, нечто такое, что должно мне было прийти в голову давным-давно, да фактически и пришло. Но последние события вытеснили его из головы.