Рука в перчатке

Письмо было от Эрмы. Отправлено из Вены. Она писала, что возвращается в Америку и после недели в Нью-Йорке поедет в Кливленд, где, скорее всего, проведет осень и зиму. Не мог бы Дик, как хороший брат, распорядиться привести в порядок дом?

На следующее утро пришла телеграмма с сообщением, что Эрма приезжает в четверг. И ты тут же поехал на Вутон-авеню, чтобы проверить, как выполняются инструкции.

Одно из твоих самых ярких воспоминаний о прежней Эрме – ее появление в то августовское утро на грязном железнодорожном вокзале Кливленда. Она прошла по широкой платформе, как принесенное ветром сказочное видение, принцесса в кружевах и цветах, в окружении нагруженных чемоданами и свертками носильщиков.

– Билл! Как мило с твоей стороны!

Ты объяснил, что Дика сейчас нет в городе. Она поцеловала тебя в щеку, и ты покраснел.

– Я непременно должна была кого-то поцеловать, – заявила она. – Не возражаешь? В любом случае ты так хорошо выглядишь, что грех тебя не поцеловать! Мне кажется, американцы лучше выбриты, чем европейцы. Те всегда кажутся слегка потасканными.

Эрма была роскошной, невероятной, всепоглощающей. Ты отвез ее домой, объяснил, какие именно приготовления были сделаны к ее приезду, попутно выразив сожаление, что нехватка времени не позволила тебе все проверить, и в результате остался у нее на обед.

И вот, как-то днем, примерно через неделю после возвращения Эрмы, у тебя зазвонил телефон, и ты услышал ее голос. На улице лил дождь, ей было одиноко, хотелось поговорить с интеллигентным собеседником, и она пригласила тебя на ужин тет-а-тет.

Ты согласился.

Сейчас сложно воссоздать впечатление, которое тогда произвела на тебя Эрма. Само собой, тебе льстили знаки внимания такой женщины. Тем не менее ты определенно не был влюблен в нее. Ты твердил себе то же самое, когда был и с миссис Дэвис, и с Миллисент, и с Люси. Значит, ты никогда по-настоящему никого не любил? Ни разу?

В тот вечер Эрма вела себя очень мило, при желании она умела становиться чрезвычайно обходительной. Великолепный ужин, вы оба выпили много вина… но не перебрали. Потом ты сидел в маленькой комнате за библиотекой, и говорил, и слушал, и восхищался точеными белыми руками Эрмы, ее грациозной шеей, порхающими, нервными пальцами… Внезапно она замолчала и, посмотрев на тебя, сказала:

– В тебе есть нечто такое, что меня безмерно восхищает. Ты помнишь, что когда-то мы были обручены?

Эрма застала тебя врасплох, но ты выдавил улыбку:

– Не помню. Неужели такое и в самом деле было?

– И ты ни словом не обмолвился об этом Дику, – по крайней мере, мне так кажется…

– Ни словом.

Она поцеловала свой пальчик и дотронулась до твоих губ:

– Ты просто душка. Ненавижу объяснения. Да и вообще, ты, возможно, был рад, что так легко отделался.

– Чрезвычайно рад. Я собирался стать маститым писателем и боялся, что супружество будет отвлекать меня от работы.

Она наигранно вздрогнула:

– Фи! Не нужно. Можно подумать, что это было много-много лет назад. Боже правый, тебе всего двадцать пять, а мне – двадцать семь! Просто тогда мы оба были слишком молоды.

– В следующем месяце мне стукнет двадцать шесть.

– Да неужели? Мы устроим вечеринку, и пусть все придут с подарками для тебя.

После этого ты постоянно получал приглашения от Эрмы на чай, на ужин, на танцы и принимал практически все из них, но был осторожен. Однажды тебя уже опалило этим коварным огнем, и теперь ты его опасался. И вот в один прекрасный день она позвонила и пригласила на ужин, но попросила прийти пораньше – она специально подчеркнула это «пораньше», – а когда ты приехал и прошел в библиотеку, объяснила:

– Сейчас придет Дик. Он позвонил и сказал, что хочет заехать, из чего я поняла, что он будет говорить о делах. Я считаю тебя своим консультантом, и, если честно, меня слегка утомили наполеоновские планы брата, поэтому я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре.

Ты был в ужасе:

– Господи помилуй, Эрма, я не могу! Неужели ты сама не понимаешь, как он воспримет мое присутствие? Насколько это неуместно и неприлично?

Она слегка прищурилась, ты впервые увидел ее такой.

– Неприлично?! – воскликнула она и рассмеялась. – Билл, дорогой, я вовсе не хочу, чтобы ты противостоял Наполеону. Вовсе не обязательно, а если и так, я сама этим займусь. Но я совершеннейший профан в делах, а ты разбираешься, что к чему. Нет, я решительно настаиваю!

Появившийся чуть позже Дик даже не потрудился скрыть своего удивления и раздражения при виде тебя. Не потрудился он и понизить голос, когда сказал Эрме:

– Мне показалось, ты говорила, что будешь одна.

– Ой, я совсем забыла о Билле, – беззаботно отмахнулась она. – Он часто приходит сюда скрасить мое одиночество. Хотя если разговор сугубо конфиденциальный…

Нет, ответил Дик, не имеет значения.

Впервые со времени твоего памятного летнего визита вы оказались втроем, без посторонних. За ужином вы вспоминали минувшие дни, говорили о поездке Дика на рыбалку и о прочих несущественных вещах. Ты с облегчением заметил, что Дик довольно быстро отошел, забыв о первоначальном приступе раздражения.