Когда ты войдешь, она будет сидеть в кресле. Ты закроешь за собой дверь, демонстративно вытащишь из кармана револьвер, снимешь шарф, обмотаешь им ствол. Что она станет делать? Будет сидеть и смотреть на тебя. Возможно, вздрогнет, испугается, вскрикнет, начнет умолять о пощаде, признает наконец в тебе силу, с которой нужно считаться. Нет, она никогда не поверит, что ты способен на мужской поступок. Хотя нельзя исключать, что она закричит. Ведь ты делаешь нечто такое, что тебе явно не свойственно, и если твое лицо тебя выдаст, она, вероятно, позовет на помощь. Ах, хорошо бы услышать хоть раз ее крики! Но тогда ты можешь сломаться, не поставив финальной точки.
Ну все, хватит! Поднимайся по лестнице. Иди вперед и покончи с этим.
Ты должен был предвидеть, что смахнешь треклятую лампу.
Чувствуют ли другие люди нечто подобное? Если да, то в чем смысл их существования? Сухой лист, качающийся на ветру. И это, скорее, не беспомощность. Ты вполне мог бы выдержать, если бы чувствовал, что тебя толкают и тянут. Вот только бы знать кто и зачем! Ты называл себя трусом и слабаком, когда отпустил Люси, что было глупо.
В ноябре, через два года после того, как ты расстался с Люси, Эрма внезапно решила уехать в Европу. Ты ничего не слышал о Люси и не писал ей. Ты хранил ее фото, оно еще долго стояло на комоде в твоей спальне. Но однажды, вернувшись из поездки домой, той самой, когда ты рассказал Джейн о своем романе с Люси, ты убрал фото в ящик. Оно, возможно, до сих пор где-то пылится.
За эти два года тебе стало ясно, что все вокруг, включая Дика, со дня на день ждут объявления о вашей с Эрмой помолвке. Впрочем, ты и сам не слишком удивился бы, если бы в одно прекрасное утро обнаружил в разделе светской хроники «Плейн дилер» следующую заметку: «Мисс Эрма Карр сообщает о своей помолвке с мистером Уильямом Бартоном Сидни».
И действительно, как-то утром в разделе светской хроники ты увидел заметку с упоминанием имени Эрмы. Правда, там говорилось, что мисс Карр в скором времени надолго отбывает за границу. Весь день в офисе ты ожидал, что Эрма даст о себе знать, но, когда в пять вчера она так и не объявилась, ты позвонил на Вутон-авеню.
– И как долго ты планируешь пробыть за границей? – спросил ты.
– Может, всю зиму, а может, месяц или десять лет. Почему бы тебе следующим летом не приехать ко мне? Встретимся в Бретани, или в Норвегии, или где-нибудь еще. Тебе в любом случае не помешает отвлечься. Мы можем остаться там навсегда, и ты будешь раз в год приезжать в Америку, чтобы присутствовать на собрании акционеров.
Ты был озадачен и раздражен. Было ли это предложением сочетаться узами брака или, наоборот, вежливым намеком, что она хотела бы по-другому распорядиться своими акциями?
– Кстати, – заметил ты, – раз уж ты уезжаешь, может, тебе хочется передать доверенность Дику? Я серьезно. По-моему, это хорошая идея. Ты не знаешь, как долго будешь отсутствовать. Да и вообще, кто я такой? Я нахожусь в двусмысленном положении. Ты ведь прекрасно знаешь, Дик не любит, когда рядовой служащий пытается быть с ним на равных.
– Он что, вредничает? – поинтересовалась она.
– Господи, конечно нет! Я вовсе не жалуюсь. Просто в твоей доверенности, похоже, нет никакого смысла, и я чувствую, что это выставляет меня в смешном свете.
– Ну и зря. Ты не должен. Что касается доверенности, если не возражаешь, оставь ее пока у себя. – Замявшись, она продолжила: – Я не собиралась об этом говорить, но на днях Том Холл уговаривал меня составить завещание, и, если я разобьюсь в Альпах или упьюсь до смерти, ты сможешь отметить это событие покупкой яхты.